«Забияка» бросил якорь на шести саженях глубины, верстах в трех от поселения, видневшегося в глубине бухты я раскинувшегося на совершенно гладком наносе песков, скопившихся за сотни лет усилиями впадающей здесь речки Териберки. Сквозь дождь и туман довольно большое поселение обозначалось не совсем ясно; заметнее других выделялись небольшая новая церковь и домик, занятый больницей санитарного отряда архангельского благотворительного общества, под белым флагом с красным крестом. Бухта, кругловатая по плану, очень не велика, имеет около 40 сажен глубины и, как кажется, одну только песчаную банку, на которой судно и бросило якорь. Она представляется как бы чашей, бока которой состоят из скал 300 — 400 футов вышины, почти совершенно лишенных растительности; только к северо-западу и к океану принижаются они, будто один край этой чаши был когда-то кем-то сломан, разрушен и дал просвет, чтобы открыть свободный доступ северо-западному ветру. Скалы сквозь дождь и туман виднелись не особенно ясными, аспидного цвета, очертаниями, по которым тут и там нависали временные водопады. На одной из этих скал, в самой глубине залива и почти подле вершины её, обратило на себя внимание явление, оставшееся невыясненным: из земли, или, вернее, из скалы, поднимался значительный сноп водяных брызг, клонившихся султанчиком по воле ветра в ту или другую сторону.
Подобные выходы воды из почвы случается видеть в Швейцарии при очень сильных дождях, но только в самой глубине долин; палка, воткнутая в землю и вынутая из неё, дает свободу и место довольно высокому фонтану; здесь явление это замечалось на вершине горы, на скале, и чем могло оно обусловиться — объяснить трудно.
Прилив начался в Териберке в одиннадцать часов, и для съезда на берег надо было соображаться с ним, так как обмеление подле самого поселения значительно. Около четырех часов пополудни, путешественники на вельботе направились к песчаному наносу, к поселению. Серым тонам неба и воды и завешенных туманом и дождем скал вполне соответствовал вид берега и людей, собравшихся на нем. Это был в полном смысле слова негатив того, что ранее видели в Кеми. Там — солнце, тишина, женщины, пестрота и блеск нарядов, тут — те именно мужчины, которые уходят от своих жен на промыслы, их сермяжные одежды, их темные, различнейших покроев шапки; сапоги, лапти, босые ноги, серая непогода и порывистые вихри. Когда вельбот приблизился настолько, что ясен стал звон очень небольшого колокола маленькой церкви, скорее — избы, на горизонте обрисовалась другая старая церковь. Нельзя было не обратить внимания на значительное количество мальчишек-подростков от десяти до пятнадцати лет: это — так называемые «зуйки», существенно важные участники промыслов. Териберка считается центром главного и главнейшего промысла Поморья, — трески; в общих чертах, этот промысел представляется в следующем.
В начале марта, задолго до того, пока прилетает в Соловки первая чайка, когда еще вполне сильны мартовские морозы в Петербурге, и мы, столичные жители, собираемся кончать наши театральные и другие сезоны, — по белым, безбрежным саванам нашего Севера, по мерзлым тундрам и озерам, не имеющим дорог, пользуясь для ночлега редким лопарским чумом или простым навесом на бревешках, воткнутых неизвестным добрым человеком, на том же основании, на каком в степях Аравии вырыть колодезь, — тянутся из волостей Архангельской и ближней Олонецкой губернии к Поморью промысловые люди, так называемые «покручники». Они законтрактованы своими хозяевами; еще с осени в Архангельске, на Маргаритинской ярмарке. Покручники в долгу у них, потому что забрали деньги вперед; они идут на отработку с тем, чтобы повторить в будущем году то же самое: тот же снежный путь в глубокую зиму и ту же «отработку». Где пешком, где на оленях, довольствуясь в качестве пищи почти исключительно далеко не свежей треской, двигаются эти темные, безземельные люди к великому, насаждаемому Богом полю, к Ледовитому океану. Для любителя мрачных красок было бы, где разойтись при описании этого стихийного движения покручников, по бережному белому савану, сквозь длинные-длинные ночи, в свете полярных сияний, по едва видным, постоянно заносимым буранами, тропиночкам. Для полной законченности картины следует сказать, что так называемые «становища», жилья, рассеянные по Мурману, принадлежащие тому или другому хозяину, к которым покручники приходят после описанного пути и где живут летом на берегу, между одним уловом и другим, это — настоящие гноилища; нары узки, стары, грязны; десятки людей дышат тут воздухом, спертым в грязном помещении, размерами не более каких-нибудь двадцати кубических сажен, а цинга, скорбут и горячки свили себе гнезда самого злокачественного характера. Эти гноилища, остающиеся на зиму пустыми или поручаемые наблюдению наемного лопаря, населяются с марта месяца народом, первой обязанностью которого при появлении на месте должна быть очистка становищ от снега и заделка пробуравленных зимними вьюгами отверстий.