По следу Каина

– Слушай, Данила, – Валерка даже голову с рук поднял и на меня в упор уставился; он напротив, на другой стороне костра устроился лёжа на животе, поэтому мне хорошо проглядывались красные искры, сверкнувшие в его зрачках. – Вот вы с этим попиком вашим, отцом Митрофаном возитесь, копаетесь, а сам-то ты веришь во все эти чудеса?.. Про крест, про его невероятные свойства, про таинственную пропажу? Бабки, дедки полоумные, которые возле церкви обитают, они же действительно в некоторой степени сумасшедшие. Понятное дело: в школе, родители, да и вокруг пропаганда на церковнослужителей помои льют, но разве только со зла? Только потому, что не сбываются их пророчества, обещания и сказки, да и учение их не наше, не славянское… Оно же с Синайского полуострова к нам привезено, мы – язычники, у нас и вера своя была и боги свои, которых кочевники дикие выкорчевали…

– Ты о чём, Валер? – мне всё грезилось от звёзд и думать мало хотелось, а тем более разговаривать; я уже и с Федониным на эти темы наговорился, и с Толупанчиком надоедливым, и с его неугомонной бабкой Ивелиной, и даже с Очаровашкой своей; мне спать хотелось и чтобы не вздрагивать, ничего не видя во сне, а утром, словно младенец без всех этих мыслей народиться.

– Можешь ты мне об этом вашем архиерее Митрофане толком что-то рассказать? – и искры в его глазах обжигали уже, а не подмигивали.

– Какой тебе интерес? – промямлил я, ещё надеясь прикорнуть, уж больно приморило у огня. – Тем более что знаем мы о нём меньше, чем ты думаешь.

– Рассказывай, что сам понял, а я уж разберусь, – буркнул он.

– Чего это тебя в религию? – попытался ещё я отшутиться. – Ты вроде мужик у нас весь светский.

– Кое-что слыхал и я об этом человеке.

– Из каких источников? – напряг я одно ухо, но лишь отчасти, так, чтобы интересного не пропустить.

– В народе разное говорят…

– Что за народ?

– Не пытай.

– Людская, значит, молва?

– У меня бабушка верующая. К тому же она здесь, в городе жила. Это по матери. И родители отца тоже к церкви с уважением относились. Я особенно ни с кем не делился. Какая нужда? Потом, сам знаешь, как у нас к этому относились. Мой дед по отцу даже пел в церковном хоре.

– Вот, значит, откуда ваша фамилия след ведёт, гражданин Козловский, – мне всё-таки пришлось оторвать живот от травы и устроиться у костра сидя; чувствовалось, вздремнуть не удастся. – Может, картошки запечём?

– Кинь штуки три-четыре, – сменил позу у огня и приятель. – Мы в детстве без этого не обходились.

– Где же в городе удавалось? Не Кремль ли поджигали?

– Да вроде без этого обходились. Мы с пацанвой его весь облазили. – Валерка оживился, мечтательная улыбка расползлась по его физиономии. – Эх! Если вспомнить, что творили! Всё спорили, кто на башню до верхушки заберётся. На ту самую и, заметь, без верёвки.

– Это на какую же?

– С которой сам Разин воеводу и попика сбросил. Не читал, что ли?

– Читал. Про это, друг мой, я как раз успел многого начитаться. Знаю теперь, может быть, поболее некоторых учёных столоначальников.

– Ну и что?

– Во-первых, Разин митрополита Иосифа ни с какой башни не сбрасывал. Этим печальным и позорным проступком прославился его атаман Васька Ус. Был такой, погиб ещё до того, как самого Степана Разина казнили. Во-вторых, и башни той к твоим годам в Кремле уже не было, её давно сломали, а может, и взорвали, так как она грозилась развалиться и зашибить гуляющую публику. Хотя, не скрою, специалисты высказывают и другие причины.

– Ладно. Бог с ней, с этой башней. И атаманы, и митрополит меня меньше всего интересуют. Ты мне про отца Митрофана и крест, который вы ищете, расскажи.

– А вот здесь, дружище, – засомневался и я сам, – по-моему, без этого самого митрополита Иосифа, с которым разинцы зверски расправились, не обойтись.

– Время есть, послушаем. – Валерка хворост в огонь подбросил, тот взметнулся, жадным пламенем ветки пожирая, и чёрные тени заплясали за нашими спинами, словно призраки из далёкого прошлого; сразу неуютно как-то стало, показалось, что не одни мы в ночной тиши у берега, что бродит кто-то ещё в кустарниках по берегу и точно ветка хрустнула за дальним деревом, тень мелькнула.

– Что это там? – покосился я.

– Собаки бродят, – отмахнулся Валерка. – Их здесь по ночам знаешь сколько! Деревня недалеко, а эти запах учуяли. Хозяева их особенно не кормят. Учат самим охотиться. Ты начинай, рассказывай.

– Знаешь, – посетовал я, – Павел Никифорович Федонин сам по себе человек обстоятельный, а среди следователей слывёт не просто мудрым и умелым специалистом, но ещё и, как это правильно выразиться, работником усердным, глубоко копающим, что ли… В общем, таких больше нет. Он из старых, неких мамонтов; они, расследуя преступления, не удовлетворялись его раскрытием, изобличением виновного, собиранием необходимого набора доказательств, они действительно копали глубоко, выворачивали наизнанку, душу преступника старались познать, отыскать свидетельства её предрасположенности к содеянному…

– Это же позиция Ломброзо? – перебил меня приятель. – Вроде не одобряется она нашими криминалистами? Или изменились подходы?