По ту сторону леса

Беру обратно свои слова про старых людей – не все они растеряли своё воображение. Когда у нэн заканчивались детские сказки, она рассказывала мне обо всех тайнах Хэнгин Хилл. Здесь жили три поколения маминой семьи, но папа родился в Халабдже[15] и встретил маму, когда она вернулась домой на пару лет.

– Внимательней смотри под ноги, – предупреждает мама, держа в руках корзинку, полную бабушкиной любимой пахлавы, когда мы идём по заросшему саду. Папа следует за нами, прижимая к груди неоправданно огромный букет орхидей.

Нэн живёт в небольшом одноэтажном домике на другом конце города. Ворота на входе проржавели и скрипят, а все стены внутри обклеены обоями с цветочным орнаментом – даже в ванной. Впрочем, это неудивительно: в молодости бабушка была цветочницей.

– Ари… – начинает мама, останавливаясь перед входной дверью.

Папа прочищает горло:

– Да, эм, прежде чем войти, мы хотели предупредить: у твоей нэн стало намного хуже с памятью, поэтому будь терпелив, если она попросит повторить что-нибудь.

– И не обижайся, если она не сможет вспомнить твоё имя, – добавляет мама, поворачивая ключ в замке.

Я делаю глубокий вдох. В моих воспоминаниях нэн всегда была умной и весёлой, поэтому мне сложно понять мамины слова вот так сразу. Сегодня у меня и самого голова едва соображает, из-за этого трудно сосредоточиться. Я всё никак не могу отделаться от мыслей о Лане и лесе и о том, как те побеги поспешили убраться из комнаты, заслышав мамины шаги на лестнице. Надо будет рассказать Тимми при встрече.

Нэн сидит в своём любимом кресле-качалке в гостиной. Она выглядит меньше и бледнее, чем в прошлый раз, но при виде нас её лицо озаряется улыбкой. Взгляд жёлтых глаз смягчается, а ямочка на правой щеке становится глубже. Сегодня нэн надела свободную дишдашу[16] и, похоже, недавно покрасила волосы: ни единого седого волоска не видно. Комната переполнена всевозможными узорами, а на стенах висят яркие картины: раздольные горы Акры[17], курдянка в традиционной одежде и пейзаж с искрящимся на солнце озером Дункан.

– Только посмотри на себя! – тянется ко мне нэн, чтобы звучно чмокнуть. – Ты уже почти мужчина!

– Чони[18], – здороваюсь я, крепко обнимая её. Сегодня она пахнет, как новорождённый младенец.

– Напомни-ка, сколько тебе уже?

– Одиннадцать лет и девять месяцев, – отвечаю я.

– Что бы я ни отдала, лишь бы снова стать такой молодой, – сетует нэн, легонько ущипнув меня за щёку.

– Мы принесли твою любимую пахлаву, – с улыбкой говорит мама, наклоняясь, чтобы поцеловать бабушку.

– Это очень мило, спасибо тебе, дорогая, – отвечает та. По ней вовсе не скажешь, будто у неё стало хуже с памятью.

Мама оборачивается к папе:

– Ты не посмотришь мамино кресло-каталку? Сиделка сказала, что с ним что-то не так.

Нэн тяжело вздыхает:

– Пожалуйста, только не начинай суетиться по пустякам!

– Мне правда не сложно, – папа уходит разбираться с коляской, пока мама уносит орхидеи на кухню.

Я сажусь в уголке, болтая ногами и набираясь храбрости, чтобы расспросить нэн про Человека из Веток. Только я собираюсь раскрыть рот, как в комнату возвращается мама.

– А где Лана? – спрашивает меня нэн.

Мы с мамой одновременно замираем. Дышать вдруг становится труднее, хотя все окна открыты нараспашку.

– Её здесь больше нет, помнишь? – спасает меня мама от необходимости отвечать.

Морщины на лице бабушки словно становятся глубже.

– Ах да, конечно, какая я глупая.

– Боже, эти сорняки и впрямь разрослись! Я сделаю пару снимков и отправлю их садовнику, – бросает мама, торопливо выходя наружу: в последнее время одного имени Ланы хватает, чтобы обратить её в бегство.

Я выжидаю ещё пару минут, желая удостовериться в отсутствии родителей где бы то ни было поблизости, и подбираюсь поближе к нэн.

– Можно, я кое-что у тебя спрошу?

– Конечно! – отвечает она, сжимая мою ладонь.

– Лана когда-нибудь рассказывала тебе о чёрной кошке с белыми глазами? Или про лес?

– Про лес? – переспрашивает она.

Я киваю.

Нэн внимательно смотрит на меня.

– Она ничего мне не говорила.

– А про Человека из Веток? Про него говорила?

Нэн снова надолго замолкает, но затем её взгляд проясняется:

– Скиннер Лич[19], – шепчет она.

– Кто?

– Человек из Веток. На самом деле его звали Скиннер Лич, как мне рассказывала ещё моя мать.

– Скиннер Лич – Человек из Веток? – уточняю я, проверяя, верно ли расслышал.

Она кивает.

– Так значит, Человек из Веток был обычным человеком? – допытываюсь я. Сердце начинает быстро колотиться в груди.

– Конечно! А звали его… как же это?..

– Скиннер Лич. Ты только что это сказала.

– Да, именно. Скиннер Лич. Ужасный человек, как мне рассказывали. Жил один-одинёшенек в маленькой лачуге в чаще леса.

Я задерживаю дыхание, боясь, что открой я рот – и бабушка снова потеряет мысль.

– Он был вором, причём худшим из них, ведь у него хватало денег на жизнь со всеми удобствами, и он мало в чём нуждался.

– Почему он воровал?

– Просто ради азарта. Всё, что ему удавалось украсть, было для него чем-то вроде трофеев.

– И что с ним стало?

Нэн смотрит на меня пустым взглядом:

– С кем что стало, басака?