По воле ветра. Два удивительных путешествия к Северному полюсу: героя нашего времени и романтика викторианской эпохи

После обеда они около часа беседовали, пока Стриндберг, который жаловался на тошноту и тяжесть в веках, не предложил лечь спать. Как и каждую ночь на протяжении трех месяцев, путешественники вместе забрались в общий спальный мешок и легли бок о бок, по-солдатски, на скалистом уступе в задней части укрытия, пока ветер трепал главную стену, отчего палаточный брезент и шелковая аэростатная ткань натягивались на каркасе из китового уса и коряг.

Впервые с прибытия на остров Белый Стриндбергу не было холодно. Он потел, его мучила жажда, у него болело горло. Пока Андре и Френкель пытались заснуть, Стриндбергу стало хуже. Он ворочался в спальном мешке. Он сказал, что у него болят все мышцы и кости, а говорить ему сложно, потому что во рту пересохло.

– Ниссе, может, попьешь воды? – предложил Френкель, встревоженный внезапной болезнью друга, лежавшего совсем рядом. – Я растоплю снег.

Но ответить Стриндберг не смог: казалось, рот у него парализовало. У него не получалось и открыть глаза. Сквозь смеженные веки он видел, как двоятся силуэты обеспокоенных друзей, склонившихся над ним. Собравшись с силами, он кивнул, но оказалось, что он может лишь слегка наклонить голову.

– Думаю, это значит да, он хочет пить, – сказал Андре Френкелю, который открыл вход в палатку и набрал снега в алюминиевый ковш. Он поставил ковш на примус и стал растапливать снег и лед, добавляя все новые пригоршни.

Пока Френкель возился со снегом, Андре присматривал за Стриндбергом и заметил, что друг стонет и теребит свой жилет. Андре никак не мог понять, что Стриндберг пытается сказать. Затем он догадался, что Стриндберг тянется к медальону с фотографией Анны, который лежал у него в кармане. Он хотел взглянуть на фотографию невесты. Андре вытащил медальон из жилетного кармана, где он лежал рядом с билетами на выставку, которую Стриндберг с Анной посетили накануне расставания. Осторожно открыв медальон, Андре увидел локон золотистых волос. Он вытащил его и вложил в руку Стриндбергу. Затем он поднес медальон с выгравированными инициалами «Н. С.» к полузакрытым глазам друга.

Не в силах сфокусировать взгляд, Стриндберг тщетно пытался рассмотреть фотографию Анны. Зрение у него затуманилось, ему казалось, что в палатке слишком темно. У него с губ сорвался какой-то звук. Андре не расслышал сказанного.

– Повтори! – велел он и поднес ухо прямо к губам несчастного. – Скажи еще раз!

Стриндберг снова что-то промычал и указал глазами с сильно расширившимися зрачками на стоящую неподалеку ворваневую лампу.

– Он хочет лампу, чтобы лучше видеть, – сказал Френкель, не отходя от примуса. – Он хочет увидеть Анну.

Андре схватил лампу, поставил ее прямо возле Стриндберга и снова поднес медальон к глазам друга, убедившись, что пламя отбрасывает свет на фотографию. Стриндберг кратко кивнул, тихонько вздохнул и улыбнулся едва заметной улыбкой. Андре взглянул на портрет. Стриндберг с огромной любовью рассказывал о теплой улыбке Анны в первые ночи на льду, и теперь в золотистом пламени свечи она казалась еще более привлекательной, чем в его описаниях.

Затем Стриндберг закрыл глаза и дернул рукой, давая понять, что лампу нужно убрать. От света его тошнота усилилась. Пламя горело слишком ярко и вызывало галлюцинации. Андре забрал локон Анны из сложенных пальцев Стриндберга и вернул в медальон в форме сердца. Плотно закрыв медальон, он положил его на потную ладонь друга и обмотал цепочку вокруг его пальцев. После этого он закрыл кулак Стриндберга, словно говоря: держи крепко и никогда не отпускай.

Растопив достаточно снега, Френкель поднял голову Стриндберга и поднес кружку к его пересохшим губам. Поняв, что Стриндберг не может сделать глоток, он налил воды ему в рот и запрокинул ему голову, чтобы вода стекла в горло. Несколько раз Стриндберг дернулся, словно давясь водой, но у него не получилось ни закашляться, ни сплюнуть.

Следующие несколько часов Андре и Френкель наблюдали, как Стриндбергу становится все хуже, но ничего не могли сделать. Стриндберг потел и стонал, а его ноги порой извивались, словно змеи, пока паралич спускался по телу. Через пять-шесть часов после того, как Стриндберг приготовил обед, его дыхание стало коротким и хриплым – паралич добрался до легких. Несколько минут он пытался сделать вдох, и дыхание клокотало у него в груди. Затем клокот прекратился так же внезапно, как начался, и Стриндберг затих, лежа на боку с открытым ртом.

Андре опустился на колени рядом с человеком, который не отвернулся от него при двух попытках взлететь на шаре с острова Датский, с компаньоном, поддержавшим его тогда, когда Экхольм и многие другие заявили, что «Орел» не пригоден для полета. Он понимал, что Стриндберг стал ему настоящим другом, и этот друг предложил руку и сердце своей невесте Анне, потому что не сомневался, что вернется с полюса героем. Никто сильнее Стриндберга не верил, что амбиции Андре были не мечтами глупца, соблазненного романтикой приключений и желающего во что бы то ни стало вписать свое имя в историю, а планами визионера, опередившего время.