Победитель остается один

– Я никуда не убегу, Пирр, – просто сказала ты, и это прозвучало вернее, чем все пророчества, старые мифы и легенды на свете.

Мы так и уснули, свернувшись каждый в своем углу кровати, перебрасываясь колкостями и шутками, и проспали до позднего утра. Благо, в первую неделю мало кого волновал наш распорядок, расписание еще не наладилось, а железная рука Верховного Жреца не ухватилась как следует за бразды правления.

Позже нам приходилось быть куда более осторожными. Но пока мы нежились в кровати в ласковых лучах утреннего солнца, что пробивались сквозь приоткрывшуюся ставню, и были связаны разделенной на двоих тайной.

4

1197 год от возведения Первого Колизея

Я не мог вспомнить детально, как пролетели следующие четыре года. Наверное, это время было наполнено изнуряющим трудом и тренировками настолько плотно, что остановиться на чем-то одном, на каких-то ярких точках или воспоминаниях, невозможно.

Просто длинное размытое пятно похожих друг на друга дней, повторяющихся снова, снова и снова. Ты была рядом в каждый из них. Я так привык к этому и совершенно позабыл, что однажды жизнь отнимет тебя.

Но судьба, стоя на страже, решила напомнить мне о неумолимом роке.

Вся наша жизнь была четкой и размеренной: не только все, что связано с тренировками и подготовкой к Игре, но и отношения внутри группы из десяти подростков. Полагаю, что ты, едва перешагнувшая порог двенадцатилетия, уже не могла считаться ребенком. Разделение внутри нашей группы, возможно, было незаметно со стороны, но для меня ощущалось явным.

Калипсо срослась с Йоргосом, и это было ясно как день еще в первый наш год на острове. Они казались мне самой опасной смесью из возможных. Стражник, что хлестнул Калипсо плетью в день прибытия на остров, так и не вернулся домой. В ночь перед окончанием службы с ним произошел несчастный случай. Бедняга сорвался с обрыва на острые камни, и беспощадные волны прилива превратили его лицо в сплошное месиво, швыряя тело о рифы мелководья. Это была официальная версия событий. Но я видел мрачное торжество на лице Калипсо в момент, когда стражника, уложенного в грубо и наспех сколоченный гроб, тащили на корабль. Йоргос же опустил ладонь на плечо девчонки и коротко погладил шрам от плети. Меня так удивило это полное скрытой нежности движение, что я отвлекся на него, а потому только позже понял, что они провернули это вдвоем.

Они казались мне странными. Стали убийцами уже в двенадцать, но это не сделало их монстрами. Они всё так же смеялись, тайком пихались под столом за завтраком, усердно трудились, склочничали с другими Чемпионами (последним, конечно, занималась Калипсо; Йоргос обычно лишь грозно молчал, стоя рядом с ней) – в целом, вели себя как обычно. Совместное злодеяние никак не отразилось на них внешне. И, безусловно, они любили друг друга, хотя полного доверия между ними не было. Тренировались строго по отдельности, и я догадывался – практически знал, что никакими приемами они друг с другом не делились. Но, кажется, эта скрытность совсем не мешала их крепкой связи. Между собой они были нежными и пылкими, это не заметил бы лишь слепой. Я-то верил, что злодеяние ставит на тебе тавро. А потому для меня было настоящим шоком осознать, что ночью ты можешь зверски убить человека, а уже следующим утром кинуть кашу в волосы приятеля, задорно смеясь. Проявлять жестокость, а затем привязанность. Это сбивало с толку. Калипсо и Йоргос сочетали в себе вещи, которые в моей голове никак не соединялись. А оттого я считал их одними из самых опасных противников.

Я-то рассказывал и показывал тебе всё, что происходило на моих тренировках. В теплое время года мы просыпались затемно и мчались на пляж неподалеку или в редкий лесок, что располагался за виллой, и демонстрировали друг другу все, чему научились вчера. Ты быстро перенимала мои умения, освоив стрельбу из лука и метание копья. Диск, молот и ядро тебе не давались, так как весили слишком много. Я потихоньку уносил с тренировочного поля пришедшие в негодность снаряды, неловко чинил их, чтобы показать тебе всё точно так, как учили меня наставники. Ты же честно пыталась передать мне все то, чему научили тебя. Но я был уверен – и так оно и оказалось, – что не способен на такую ловкость и проворство. За четыре года я изменился: стал гораздо выше, раздался в плечах, – поэтому все приемы, которые ты демонстрировала мне, оказались просто неподвластны моему слишком большому телу. Но я был крайне доволен тем, как учили тебя. Ты так и осталась маленькой и худой, и твои тренеры превратили это в преимущество. Со смехом ты показывала мне, как можешь висеть около часа на двух лишь пальцах, зацепившись за мизерный выступ отвесной скалы. Весь этот час я провел как на иголках внизу, призывая тебя прекратить. Это была моя вина: я не поверил, когда ты похвасталась своими успехами, и, упрямая, как всегда, ты тотчас поспешила всё продемонстрировать.

– Хорошо, Тея, слезай давай! – крикнул я громче обычного, забывая о том, что следует быть тихими.