Генерал Кастельно восторгался — «русские очень храбро рубились». Газеты взахлеб превозносили «доблесть войск свободной России»… Но восторгались и превозносили из-за того, что русские достижения были… единственными. Скрытно сосредоточить «массу» из трех армий, разумеется, не получилось. Противник ждал наступления. Штурмующие волны уткнулись в мощные укрепления «Линии Зигфрида». Танки побили артиллерией, они заваливались в подготовленные рвы, из 132 уцелело 11. Покосили и пехоту, повторные атаки лишь умножали жертвы. За короткое время французы потеряли 137 тыс. человек, англичане 80 тыс., русские 5 тыс. Хотя и немцы, ожидая удара, не отвели войска на тыловые рубежи, они попали под шквалы артиллерии, кидались в контратаки — потеряли 280 тыс.
Еще одно масштабное кровопролитие без каких-либо результатов переполнило чашу терпения народа. В Париже забурлили волнения. Их подогревали и французская оппозиция, и германская агентура. Но если в России очагом смуты был только разложившийся тыл, то во Франции взбунтовались фронтовые части. Несколько полков арестовали офицеров и двинулись на столицу. Однако в «свободной» республиканской стране с мятежниками миндальничать не стали. Нивеля сняли и заменили Петэном, а военным министром был назначен энергичный Клемансо, ему дали диктаторские полномочия.
Митинги и демонстрации он разогнал пулями. Мало-мальски нелояльные издания немедленно закрыл. Скопом арестовал свыше тысячи человек, всех оппозиционеров, не считаясь ни с министерскими, ни с депутатскими рангами. Навстречу восставшим полкам бросил кавалерию, их окружили и после нескольких стычек разоружили. Неизвестное количество солдат расстреляли на месте, 500 приговорили к расстрелу по суду, хотя все же учли их заслуги, казнили 39, остальным заменили каторгой. Но трибуналы Клемансо заработали и по всей стране. Круто прошерстили гражданскую публику. При подозрениях в шпионаже пощады не было. Если обнаруживалось, что газета подпитывается деньгами из-за границы, — этого было достаточно для расстрела владельца и редакторов. Если депутат парламента ездил в Швейцарию и встречался с немцами — то же самое. Всего было осуждено 23 тыс. человек — одних на смерть, других растасовали по тюрьмам и каторгам, и у французов напрочь отбило охоту бунтовать.
Зато в Греции Англия и Франция сами организовали революцию. Раздули беспорядки, свергли короля Константина, и греки присоединились к Антанте. Кроме нее, в 1917 г. объявили войну Центральным державам Португалия, Китай, Бразилия, Куба, Панама, Либерия, Сиам. Большинство чисто декларативно, силились подольститься к грядущим победителям. Китай надеялся, что державы Антанты помогут ему защититься от притязаний другой «союзницы», Японии. А Португалия хотела немножко поживиться. Англичане и бельгийцы никак не могли сладить с вдвое меньшими отрядами немецких ополченцев генерала Летттов-Форбека в Восточной Африке. Португальцы им помогли, Германия лишилась последней колонии.
А в России продолжал раскручиваться сценарий лжи. Признанными лидерами либеральной оппозиции при царе, «двигателями» переворота были Гучков и Милюков. Но они были уверены: если наша страна перестроится на западные модели, то и для Запада она станет желанным равноправным партнером, получит всемерную поддержку, и союзные соглашения, заключенные при царе, будут выполнены. Уж на что Милюков лебезил перед иностранцами, но заявлял об «исторической миссии» занять Константинополь, взять под опеку турецких армян, присоединить Западную Украину. Гучков был такого же мнения. Но министры с такими запросами были союзникам не интересны, и в мае обоих «ушли» в отставку. Зарубежные режиссеры использовали их — и отправили за борт вслед за Родзянко.
Министром иностранных дел стал Терещенко, он ни о каких приобретениях России уже не заикался. Утверждал, что для России в войне главное — «выстоять, сохранить дружественность союзников». А военным министром стал вдруг Керенский, ни дня не служивший в армии. Ввел «Декларацию прав солдата», окончательно (и уже на официальном, правительственном уровне) рушившую устои военной иерархии и дисциплины. Алексеев и главнокомандующий Западным фронтом Гурко выразили протест — и тут же были уволены.
Верховным Главнокомандующим был назначен Брусилов. Конечно же, он загордился, обрадовался — его заслуги оценили. Но он, как и большинство офицеров, абсолютно не разбирался в политике. В боевой обстановке не останавливался перед самыми жесткими мерами для наведения порядка, а сейчас стал пристраиваться к линии правительства. Искал у революции некую «правду», высший позитивный смысл. Выступал на митингах, пробовал опереться на солдатские комитеты, пробудить сознательность, строить «новую, революционную дисциплину». Ведь когда-то ее смог использовать Наполеон.