Почта с восточного побережья

Когда ушел танк, я не слышал. Утром дед растолкал меня, одел и вывел во двор, и я увидел лишь две широкие ленты дробленого льда, земли и снега, уходящие со двора в огород, а далее, на том месте, где танк разворачивался, — рытвину, напоминающую кратер.

У калитки стоял небритый, темнокожий, перепоясанный ремнями отец и смотрел поверх танковой колеи и поверх меня. Взгляд у отца был далеко не партизанский, и, оглянувшись, я увидел маму, простоволосую, в распахнутой кацавейке, с охапкой дров на одной руке, бегущую по танковой колее от сарая. Дрова у нее сыпались с руки, как кассетные бомбы. Не добегая до меня, она сама их все в снег сошвырнула, стала вытягивать руки, и смотрела она на отца не то что на нас.

— Давай-ка, внучок, соберем дровы, — позвал меня дед, — чего им в снегу валяться?..

У отца тогда ни единой сединки не было, даже не верится, когда смотришь на него сейчас, еще бы — тридцать лет прошло, он за это время дедом Степаном стал. И взлетал высоко, и в казенной машине между двух пиджаков его увозили, и снова работал, нас поддерживал, сердце лечил и калечил, в персональные пенсионеры по болезни определялся. Определившись, порыбачил, сыновей объехал, затосковал, снова у партии на работу попросился. В нашем же городке избрали его мэром. Ненадолго.

Тогда вели через городок газопровод из центра в Прибалтику, и витала в связи с этим над окрестностью мечта областного масштаба: индустриализировать край, воздвигнув на берегах Святого озера химический комбинат, тем более что тогда к известным ленинским словам ничтоже сумняшеся «плюс химизация» добавляли.

Уперся дед Степан. «Заповедное озеро губить, — сказал, — пока жив, не позволю, одна всего речушка из озера вытекает, ищите более чистое производство, да и вообще химкомбинат этот к какому-нибудь действующему комплексу подключайте». С индустриальной мечтой многим расставаться не хотелось, битву эту дед Степан ценой сердечных осложнений выиграл, но когда я приехал через два года в отпуск, он снова круглым пенсионером пребывал не у дел, вел истовую переписку со старыми партизанами да еще пробивал вверху дорогостоящую идею отвода городских стоков от Святого озера в пруды по другую сторону прибрежных холмов.

Если не считать болезней, дед Степан был хоть куда, из городской бани возвращался сухой, чистый, подтянутый, как джентльмен, по пенсионному положению чуть навеселе, раскланивался с половиной города и на встречных пригожих женщин поглядывал с одобрением. В домике, которым он обзавелся, ему не сиделось, особенно в это лето, когда, наконец, одобрили предложение о фекально-сборочной станции и деньги на строительство отпустили, — озеро для отдыха народу оказалось необходимым…

Сынок к нему подскочил первый, обнял за шею, слился с дедом в невесомой яблоневой тени, только головы их одинаково засветились, у деда чуть ярче. Они вообще очень похожи друг на друга, луч далеких наших предков, минуя меня, от деда проецируется прямо на сынка, а я из этого ряда выбиваюсь, мне от мамы некая земляная основательность досталась.

Пока мы с женщинами идем от калитки, дед Степан с сынком все свое успевают обговорить, сейчас только решить остается: за стол сесть или выкупаться прежде. Время как раз такое, когда весы природы замерли: и суша и вода прогреты равно, а через полчаса озеро теплее земли станет.

— Слатушки! — говорит мама. — Да давайте же вы, наконец, за стол садиться. Где ж это слыхано — три часа как салат приготовила!

— Давайте скорее! — кричит сынок. — Мультики-пультики по телику идут!

— Не шуми, — говорю я, — давай лучше у деда насчет Валерика выясним… Ходит тут на берег один старик, внучка́ с головой купает…

— А! — морщится дед Степан. — Колдун это!

— Колдун?!

— Колдун. А мальчик — правнук ему, а не внук.

— Знающий это человек, — убежденно вставляет мама Лена, — старые женщины все у него лечились! До сих пор его благодарят…

— Эт, путаница! — дед Степан подпрыгивает. — Чего в нем больше, кто разберет! Все-то ты знаешь! Бригадиром в Ситенке он, правда, был. А сын его, мой ровесник, Лягков Вася, офицером служил, а после демобилизации у нас завфизкультотделом работал… А у Василия дочь, тебя помладше, а Валерик — это уж ее сын…

— Мудрый старец. Он даже в подвесных моторах разбирается…

— Я же и говорю: знающий это человек, — непреклонно повторяет мама.

— Ну, довольно, — решает дед Степан, — нашли диковинку! Берите полотенца. Кто зевает, тот уху хлебает.

12

Сергей Еремеевич Прахов заявился в разгар нашего застолья. Был он с мокрыми, как из бани, кудрями, в нейлоновой рубашке на голое тело, в шерстяных брюках, тапочках на босу ногу и в руке держал кукан с тремя вычищенными розово-желтыми линями.

— Брось на сковородку, теть Лен, — провозгласил он, — а не то — в холодильник. До хозяина, вижу, дело у вас не дошло. Здравствуйте!

Вот так на́! Мы и забыли на радостях!

Сынок смотрел на меня с усмешкой. Тоже мне, начинающий сатирик, у самого еще, как у молочного младенца, бровки краснеют перед слезами и перед смехом.