Почта с восточного побережья

— А ты, дачник, отыскал бы хозяина, — продолжал Прахов, — у меня штаны новые, ползать лень. Далеко он не ушел, поди…

Толкаясь в дверях, мы бросились в коридор. Увы, крышка кипятильного бака была сдвинута на сторону, таз опустел, исчез «хозяин».

— Присядь пониже, — сказал мне Прахов, — видишь след? От вашего застолья сбежал хозяин. Он спирт чует, если-ф даже грамм водки на все озеро растворить. Правду говорю!

На чистом домотканом половике, который мама Лена настирала к приезду невестки, виднелась словно бы лаком намазанная пологая синусоида. Я нащупал «хозяина» в углу веранды под тахтой, уснул «хозяин», устал, облепили его семечки укропа, висящего в связках по стене.

— Ух ты! — восхитился дед Степан. — Вот это рыбища! И у Васи Пучкова таких не бывало. Знатный хозяин!

Дочка раздумчиво скривила носик, жалость затуманила лицо жены, и Сергей Прахов заявил мне прямо:

— Плохо, дачник, ты с ним обращался. Либо то, либо это. А ты с ним, как турок!.. Неси плоскогубцы, сейчас мы его к сковородке приготовим.

— Сергей Еремеевич, надо ли? — Маме Лене хотелось сохранить семейный вечер. — Давайте лучше чаевничать по толку.

— Пока чайник греется, все готово будет, теть Лен! Ты лучше невестке намекни, чтоб полстаканчика поднесла, а то у меня, честно говоря, недобор. И передничек дай, пожалуйста.

— Что же вы, Сережа, один? — спросила жена.

— Да вот, послов отозвал…

— Я туда схожу, — сказала жена и ушла.

— Ты чего? — спросил я.

— Обыкновенно. Проторчал целый день на озере, огурцы не политы остались, у Нюськи зуб прорезался, плачет, то-се!..

— Отцепили тебя аквалангисты?

— Отцепили… Леску на крючок намотай, держи крепче, я здорово тянуть буду!.. Передник — так сразу выдали, а остаканить — ни-ни…

— Не бубни.

Управился Сергей с угрем быстро, сполоснул таз, вымыл руки, передник вручил маме Лене, и сели мы с ним снова за круглый стол, стараясь не шуметь: дед Степан с сынком на диване якобы смотрели телевизор, то есть сынок спал откровенно, уткнувшись носом в дедову ладошку, а дед Степан откинул голову на спинку, глаза его были закрыты, свисающая свободная рука держала наготове свежую папироску. На люстре горел всего один рожок, звук на телевизоре был выключен, по экрану расхаживали франты в париках и дамы в кружевах, жена все не возвращалась, и мама Лена с дочкой поглядывали на лишнюю посуду.

— Слушай, пойдем на веранду, — предложил Сергей шепотом, — как бы и нам тут не заснуть…

На веранде окна были распахнуты настежь, потому что комаров в это сухое лето почти не наблюдалось, слабое колыхание воздуха шевелило старые тюлевые занавески и листья черешен в палисаднике, и не было никаких звуков за окном. Районный городок засыпал, только телевизор бормотал у соседей напротив.

— Может, пивнем? — спросил я, наполняя стаканы.

— Раздухарился… Тебе жена даст сегодня «пивнем», с разлуки-то… Соображаешь?

— Ну, с разлуки!.. За семнадцать лет совместной жизни мы с нею вместе года четыре были. Понял?

— Вот хорошо-то, что я в капитаны не вышел! Как вы детей завести успели?

— Успели…

— Любовь?

— Может, и любовь.

— А ты в какую любовь веришь — в чужую или в свою?

— А ты?

— Спросил… Я человек простой, у меня жизнь. Сам посуди, разве может быть любовь у шофера, у электрика, у пекаря?

— У рыбака?..

— Нет, брат, это ваше дело — любовь. Капитаны, артисты, дачники! А тут не до любви, детишек бы прокормить…

— Ну-ну, — сказал я.

— Ну-ну!.. — ответил Сергей Еремеевич и кивнул на стаканы: — За все хорошее!

— Опять невод потерял?.. Так помогу я тебе деньгами, только не лезь ты, ради бога, снова на эту Самолетную горку!

— Ну — умник! — изумился Сергей. — Ну, у-умник! Может, из загранки валюту будешь слать? Или жене поручишь? Что, ближе меня друзей у тебя нету? У-умник! Зачем мне твои деньги, я сам мужик, живу по своему достатку, погорельцем стать не собираюсь, а если-ф и сгорю, так государство поможет: детей у меня куча мала и дом застрахован!..

— Что-то неладно у тебя, Сергей…

— У меня как раз чересчур все ладно! Ты посиди-ка минутку.

Он через малинник полез на свою территорию, а я присел на крылечко. Жена все не появлялась, дочка на кухне мыла посуду, мама переводила из комнаты в спальню деда Степана, но он вдруг заартачился, вышел на крыльцо:

— Ну что, сын, покурим?

— Поберег бы ты себя.

— Э, твой батька еще силен, ты не думай! — Дед Степан шуршал пачкой, пытаясь извлечь из нее папиросу.

— Силен-то ты силен, но на должность вахтенного журавля не годишься.

— Как это?

— А так. Когда вся стая спит, один журавль назначается в дозор. Стоит он на одной ноге, а во второй, в поджатой, камень держит. Чуть закемарит — лапа у него разжимается, камень бабах по ноге! Встрепенется журавль — и снова на посту. А у тебя что?

— Да ну тебя! — обиделся дед Степан. — Не буду курить, раз так. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, папа.

Он поднимается, нащупывает мое ухо, дергает легонько.

— О, Луиза! — вскрикивает телевизор через дорогу.

— Надо же! — удивляется дед.