Почта с восточного побережья

— Сейчас, сынок, сейчас… Просто ты напоролся на стекло… Сейчас, сынок, сейчас… Я тебя забинтую, и…

Зря я его утешал. Сынок сразу обмяк и заплакал до того безысходно, что я забыл, зачем полез в инструментальный ящик. Поскальзываясь на окровавленных сланях, я попробовал пережать ногу сынка вручную, но кровь из раны стекала ровно, без толчков, была она почти кирпичного цвета, и я, опомнившись, определил, что такое бывает при поражении вены, а это уже не столь опасно, как с артерией, но все-таки кровь нужно остановить и нужно как можно выше приподнять ногу.

— Роберт, где же вы, Роберт! Возьмите же одеколон, в несессере, надо промыть рану. — Слов у дамы было по-прежнему в избытке, но билось в них искреннее сострадание, и я сказал сынку:

— Сейчас, сынок, сейчас!.. Немножко забинтуемся — и в больницу.

— Очень больно, пап… Я не смогу….

— Ты все сможешь, сынок, ты еще как сможешь, — уговаривал я его, разыскав, наконец, пузырек с йодом и бинт, — ты сможешь… Вот… сейчас тебе будет прохладно. Это йод, понимаешь, йод…

Я весь йод вылил ему на ногу из горлышка, кровь закипела, покрылась по краям раны как бы песком, и сынок застонал, задергался так, что я еле его удержал.

— Сейчас, сынок, сейчас…

Катер болтался на волнах, острые ветки царапали спину, и бинт на ране намокал прежде, чем я успевал наложить очередной слой.

— Слушайте, — крикнул я блондинке, — у вас есть вата? Мне нужно много ваты!

— Одну минуточку! Роберт, Роберт, отнесите мальчику ваты!

— Дым… — сказал сынок, — дым…

Он задыхался, потому что мне было не до того, а нас тут, в кустах, окутало выхлопными газами собственного мотора.

— Сейчас, сынок, сейчас… Опусти немного ногу, чтобы тебя веткой не зацепило…

Я включил задний ход, мотор, конечно, сорвало с защелки, и винт с хрипом стал вылетать из воды, и пришлось перегнуться через сынка и упереться руками в кожух, и мы кое-как выдрались из кустов.

Я расстелил куртку на переднем сиденье, перенес туда сынка, уложил его на спину, сел за руль и ноги сынка разместил у себя на коленях. Кровь все капала сквозь повязку, и потом, по дороге до города, брюки мои промокли.

— Сейчас, сынок, сейчас…

На берегу появился Роберт, замахал белым пакетом. Я подошел поближе, но он топтался там, не решаясь ступить в воду.

— Да что ты мнешься! В твоих мокроступах по минам ходить, а не то что по стеклу! Столкни катер — и живо!

Он распластался животом на носовой палубе, но я не стал ждать, пока он доберется до кокпита. Мелькнули на повороте палатки, блондинка с болонкой и валуны, катер стал выходить на глиссирование, и Роберт тяжело перевалился через меня.

— Куда вату?

— Сиди за мной и держи сына!

— Это не я, хозяин… — начал Роберт, но слушать его мне было некогда. Мотор ревел на самой полной подаче, озеро впереди сверкало длинными гребнями, и скоро началось такое, что я молился только о том, чтобы выдержали штуртросы.

Я не мог идти напрямую, потому что сынок был уже совсем вялый, я это чувствовал по его тяжелевшим ногам, и я видел, как Роберт придерживает ему голову. Я маневрировал вдоль валов, и когда удавалось вывести катер на спокойный галс, я отрывал руку от штурвала, чтобы погладить сынка.

Свистела вода, и свистела пена, дробно грохотали брызги, и, перелетая с волны на волну, мы стукались о них днищем, как о камень, и сынку было очень больно.

Надо было выбраться как можно ближе к больнице, значит, надо было править в Лантаревскую луку, но мы могли бы и застрять там в ста метрах от берега. Дело в том, что в эту луку впадали все городские стоки, и потому всю ее заполнили сине-зеленые, плотные, как желе, водоросли, заболотили рогоз и ряска, и сейчас, в середине лета, там была, конечно, густая и зловонная каша, сквозь которую владельцы лодок из соседних домов пробирались подняв мотор и разгребая жижу впереди лодки. Но от берегов Лантаревской луки я донес бы сынка за две минуты, и надежда была на то, что катер шел почти на одном винте. И, не сбавляя оборотов, мы направились в Лантаревскую луку.

Мотор несколько раз дернулся на островках водорослей, но мы все-таки влетели в луку, и мотор не пришлось останавливать. Он сам захлебнулся в десяти метрах от лавины, когда винт мотанул на себя целую копну склизкой водяной травы. Мы всем корпусом плюхнулись в прелое болото, я осторожно высвободился из-под сынка, поднял мотор, и несколько гребков весла приткнули нас к пристаньке в две доски.

— Роберт, — сказал я, — Роберт, давай мне сына. Посади его вот сюда, на борт, пока я держу катер. Так. Теперь стань сам здесь. Сейчас, сынок, сейчас. Вот так вот, вот, на руках прокатишься. Ты обними меня. Никак? А ты закинь вот эту руку. Вот… Сейчас, сынок, сейчас…