Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю»

Одна из характерных черт североевропейских городов – их немноголюдность. Очередь, толпа или давка – крайне редкое явление. Даже столицы могут казаться полупустыми человеку, приехавшему из Лондона или Нью-Йорка. Где все люди? Но по сравнению с Хельсинки Осло – просто Мумбаи. Вокруг ни души, куда ни кинешь взгляд. Как-то утром в час пик, переходя площадь к востоку от Центрального вокзала, я остановился и насчитал вокруг меньше шестидесяти человек. Витрины магазинов выглядят странно скромными, уличной коммерческой информации очень немного, а рекламные щиты практически отсутствуют. Когда на каждом углу тебя не забрасывают предложениями что-то купить, чувствуешь себя намного свободнее.

Постепенно я обнаруживал другие признаки отличия Финляндии от остальных стран Северной Европы. Самый яркий из них – язык. Финский совершенно не похож на другие североевропейские языки, и в нем практически нет общих с ними слов. Большинство финнов говорят по-шведски, но очень немногие шведы знают финский. Если с финнами встречаются датчане или норвежцы, то языком общения служит английский.

В Норвегии, Швеции и даже в Исландии мой не слишком бойкий датский позволяет понять, что написано на указателях и вывесках. Но в Финляндии датский язык оказался так же полезен, как клингонский[71] (который, как я теперь понимаю, смахивает на финский). В свой первый день в Хельсинки я бродил по городу, и мое внимание привлекло изобилие заведений, которые я принял за популярную сеть итальянских ресторанов. На их вывесках было написано: Ravintola

. К этой сети принадлежали практически все рестораны города. Ничего себе, удивлялся я, у них что, возврат к коммунистическому монополизму? Но оказывается, ravintola значит по-фински «ресторан».

В Хельсинки немного достопримечательностей и музеев. В отличие от Стокгольма или Копенгагена здесь нет очаровательного средневекового Старого города. В центральной части, где находится большинство правительственных и университетских зданий, преобладает пышная русская архитектура девятнадцатого века. Центр выглядит как Санкт-Петербург в миниатюре, и во времена холодной войны «русские» натурные съемки многих западных фильмов происходили именно здесь. Самое яркое здание – православный собор, в котором по лютеранскому образу и подобию полностью отсутствуют и украшения, и прихожане. Перед собором стоит единственный монумент русскому царю (Александру II) за пределами России[72]

. Позади него расположена западная гавань со снующими паромчиками, которые перевозят пассажиров между островами и дальше по фьорду.

Я побродил по продуктовому рынку на набережной среди лотков с лисичками и лесными ягодами (в том числе с редкой и загадочной морошкой). Дальше мой путь лежал на запад, через парк, окруженный дорогими кафе, оркестровыми эстрадами и отелями – почти как в Осло, только без «Порше». Стильное здание из стекла и бетона – музей современного искусства – было заполнено невыразительными инсталляциями, агитирующими против капитализма и мужчин. Национальная Галерея демонстрировала почти лубочные картины XIX века, изображающие ангелов, похороны младенцев и распахивающий тундру пейзаж в неизменно серо-желто-черной цветовой гамме. Впрочем, тут имелся и настоящий шедевр – автопортрет улыбающегося Мунка.

Национальный музей расположился в странноватом строении, напоминающем киношный «замок с привидениями», где был бы вполне уместен зловещий хозяин с карликом-дворецким, играющим на органе. В числе прочих экспонатов здесь находятся самая старая в мире рыболовная сеть и обломок лыжи каменного века. Мне рассказали, что две тысячи лет назад климат Финляндии был вполне комфортным, примерно как нынешний центральноевропейский. Сегодня это вряд ли может кого-то утешить.

Атмосфера музея была пессимистичной. Пояснения к экспозиции в основном описывали финнов исходя из того, кем они не являются – не русские, не шведы, не викинги и т. д. Постоянно упоминались территориальная удаленность Финляндии и ее второстепенная роль в европейской истории. Несколько римских монет на витрине сопровождала табличка, гласящая, что «им удалось проникнуть даже (курсив мой) в Финляндию». Промышленная революция добралась до этих мест только в начале двадцатого века, а до этого, если верить музею, в Финляндии не изобрели решительно ничего.

О шведах упоминалось вскользь, хотя они владели Финляндией 659 лет. Зато русские, которые правили страной больше века, а затем продолжали угрожающе нависать над ней почти столетие, изображены в целом в позитивном свете. Например, реформы царя Александра II хвалят за их эффективность «в развитии экономики и эволюции культурных начинаний». В экспозиции много предметов российского происхождения, в том числе портреты царей, когда-то украшавшие финские правительственные учреждения.

Я узнал о военных конфликтах со странными названиями, в которых на протяжении веков бессмысленно гибли финны – например, о Шляпной Войне или Всевышнем Гневе. «Вот бы они так же оригинально называли свои рестораны», – думал я.