Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю»

Холл называет высококонтекстуальной культуру, в которой людям присущи одинаковые ожидания, опыт, воспитание и даже гены. Они меньше нуждаются в вербальной коммуникации, потому что и так достаточно информированы друг о друге и о типичных ситуациях, в которые попадают. В высококонтекстуальных культурах словам придается большее значение, но потребность в них меньше. В низкоконтекстуальных культурах – например, в Лондоне с его национальным, расовым и религиозным разнообразием, – потребность в вербальной коммуникации, призванной обеспечивать взаимопонимание между людьми, намного выше. Там меньше общепризнанного, меньше подразумеваемого и больше лакун, требующих заполнения.

То же самое характерно и для всех остальных скандинавских стран. Они отличаются относительно однородным составом населения и могут считаться высококонтекстуальными. Норвежский социальный антрополог Торд Ларсен указывает на похожее явление в своей стране, где все более или менее похожи друг на друга и «парадоксы и сюрпризы случаются редко». В таких высококонтекстуальных странах, как Финляндия и Норвегия, обычно очень просто понять людей, с которыми имеешь дело: как они мыслят, каковы будут их действия и реакции. Финнам почти не нужно разговаривать друг с другом.

«Финский бытовой разговор может содержать минимум слов, но с точки зрения информативности равняться двухчасовой беседе, – соглашается Роман Шац. – Сидишь с каким-нибудь финном в полной тишине несколько минут, и вдруг он говорит: «Дай мне кофе». Ты думаешь: «О, это как-то грубовато». А на самом деле имеется в виду: мы друзья, нам не нужны лишние словечки типа английских «ужасно боюсь побеспокоить» или «позвольте вас премного поблагодарить, пожалуйста».

Молчать между собой у финнов получается неплохо. Но когда они попадают за границу или работают с иностранцами, начинаются проблемы, особенно у мужчин, которые могут высказываться слишком откровенно и слишком

прямо, иногда на грани невежливости. Финнам особенно трудно дается светская беседа ни о чем. А ведь она получается даже у норвежцев, если они берутся за дело всерьез.

«Финны с подозрением относятся к многословию. Если говорить четыре-пять минут подряд, они начнут думать, что от них хотят что-то скрыть, – пишет Ричард Д. Льюис. – Они принадлежат к реактивной культуре, или культуре слушания, в которой принято не инициировать разговоры, а больше наблюдать за развитием событий и лишь потом включаться в происходящее». Льюис согласен, что на это есть исторические и географические причины: «Зажатые в холоде между шведскими и русскими господами, финны старались не открывать рот, пока их не спросят».

Мой финский знакомый рассказал историю, которая, по его мнению, прекрасно иллюстрирует отношение финнов к общепринятым нормам общения. Они с шурином ехали по загородному шоссе в метель, и их машина сломалась. Через полчаса появилась другая машина. Водитель остановился и вышел помочь. Не открывая рта, он залез под капот, каким-то образом запустил двигатель, так же молча сел в свою машину и укатил. Мой знакомый клянется, что не было произнесено ни единого слова. Он сказал шурину: «Как нам повезло! Интересно, кто это был?» На что шурин ответил: «Да это же Юха. Мы с ним в школе вместе учились».

Другая моя финская приятельница рассказала, что по выходным любит ходить в походы, но предпочитает делать это в одиночестве. Ее раздражает, когда кто-то выражает желание к ней присоединиться. «Если в походе приходится ночевать на какой-нибудь турбазе, а там уже есть другая группа, я очень расстраиваюсь – наверное, как и большинство финнов. Нам больше нравится, когда мы одни», – рассказала она, проявив нетипичную разговорчивость. А вот датчане, наоборот, были бы в восторге, встретив других датчан и получив повод обнаружить общих знакомых, попить вместе пивка и попеть песни.

«Если я нахожусь в Хельсинки больше двух дней, у меня начинается мигрень. Слишком много людей, слишком мало личного пространства, – поделилась другая финка. – Я как-то ездила в Гонконг. Это запредельно. Столько народу!» – Она содрогнулась при одном воспоминании.

Как-то раз, пролетая на самолете над Финляндией, я смотрел в иллюминатор. Меня поразило, что даже посреди лесной глуши (75 процентов площади Финляндии составляет лесная глушь, а еще 10 – студеные озера) виднелись то огоньки домов, то дымки саун, отстоящих от цивилизации на десятки километров. «Финну спокойнее, когда ближайших соседей не видно», – подумал я, и эта мысль прозвучала странно обнадеживающе.

Сдержанность финнов можно принять за застенчивость. Обозначающее ее финское слово ujo не имеет негативных коннотаций, присущих английскому shy. Это характерно и для других языков Северной Европы. В этой части мира застенчивость рассматривается не как препятствие к общению, а скорее как свидетельство скромности, сдержанности и готовности прислушиваться к мнению окружающих.