Почти на нуле. Как преодолеть последствия эмоционального пренебрежения родителей и дать своему внутреннему ребенку то, что недополучили

Робин выросла в маленьком мирном городке штата Вашингтон. Она была третьим ребенком из пяти у любящих и заботливых родителей. Ее отец работал инженером-механиком, мать воспитывала детей до их подросткового возраста, а затем снова вышла на работу в качестве помощника учителя в местной образовательной системе.

Детство Робин было славным во многих отношениях. Она и другие дети в их семье были почти одного возраста. Они жили в усаженном деревьями районе, заселенном семьями с детьми, так что Робин никогда не испытывала недостатка в товарищах по играм. Она была близка со своими сестрами. Ее семья, хоть и совсем не богатая, имела достаточно денег для хорошей жизни, не сталкиваясь с финансовыми проблемами и нуждой. Каждый апрель они паковали вещи и улетали в Диснейленд на неделю, а в декабре проводили Рождество и Новый год в Портленде, штат Орегон, у бабушки и дедушки Робин.

Родители Робин редко ругались и плохо переносили негатив любого рода. Когда вспыхивал конфликт между детьми, что неизбежно и естественно, родители моментально вмешивались, отсылая враждующие стороны по своим комнатам. Неважно, из-за чего была ссора, был ли кто-то явно правым или потерпевшим. Девиз родителей звучал так: «Никакой терпимости». Это правило распространялось на жалобы или выражения недовольства, грусти и разочарования. Результатом выступал тихий дом. Дети рано усвоили: что-либо негативное, возникающее внутри, им лучше держать при себе. Мама и папа отказывались обременять себя подобной чушью. Они хотели быть счастливой, дружной семьей, где все удовлетворены и ладят друг с другом. Кроме того, справляясь с пятерыми детьми, они не имели достаточно сил и времени для решения кризисных ситуаций, утешения плачущих и смягчения обид. Политика абсолютной нетерпимости позволяла им быть ответственными за семью и, по их мнению, сохранять позитивный взгляд на жизнь.

Робин и ее сестры редко оставались дома. С раннего возраста они любили бегать во дворе с друзьями. Вне стен своего дома они были вольны жаловаться, ссориться, выражать свои мысли и чувства, позитивные и негативные. Сестры Робин нашли это освежающим и освобождающим. Они смогли понять, что чувства, непереносимые их родителями, приемлемы для всего остального мира. Но Робин была другой.

Робин являлась чувствительной с рождения. Родители сразу заметили, что их третий ребенок отличается от старших. Робин много плакала. Она нервничала, когда мать надевала на нее носки или давала ей новую, незнакомую соску. Родители прозвали ее «постоянным плаксиентом», шутливым производным от «постоянного клиента». По мере перехода из раннего детского возраста в детский сад, а потом в школу Робин получала множество добродушных безобидных шуток от членов своей семьи, поскольку быстро начинала плакать. Тихие слезы вели к глупым насмешкам, но громкий плач – совсем иное дело. Если бы Робин плакала громко, ее родители прибегли бы к политике абсолютной нетерпимости и тут же отправили бы ее в свою комнату.

В результате Робин выучила тяжелый урок. Негативные эмоции – это плохо, и их никто не потерпит. Она усвоила, что любые чувства, не укладывающиеся в рамки приподнятых, веселых или позитивных, должны быть сдержаны и тщательно скрыты. Она стыдилась наличия таких чувств и беззвучно клялась никогда никому не позволять их увидеть. Вскоре она так прониклась этим уроком, что начала прятать свои негативные эмоции даже от самой себя. Она всегда проверяла, позитивна ли и бодра в течение всего времени. Когда периодически Робин достигала состояния невозможности выглядеть веселой, она исчезала совсем, закрываясь в своей квартире. Тогда она посвящала все время либо работе, полностью погружаясь в профессиональные обязанности, либо запиралась дома и запоем смотрела телевизионные шоу. Это помогало ей держать все мысли и чувства в узде до тех пор, пока она не восстанавливала силы для продолжения борьбы со всем негативом и создания вида «счастливой». Снова.

Робин не просто сражалась в этой битве. Она жила ей. Вся жизнь девушки была организована так, чтобы она не находила, не видела, не осознавала никаких негативных эмоций внутри. Подобная работа требовала колоссального количества энергии. Она была одержима сокрытием этой постыдной, плохой части себя (Фатальный Изъян в интерпретации Робин) от мира и не могла позволить кому бы то ни было узнать ее ближе. Вот почему она не приглашала друзей домой. Она боялась, что они могут ненароком увидеть ту ее часть, которую она прятала.

Важно подчеркнуть абсолютное одиночество Робин на протяжении всей этой истории. Она знала, семья и друзья любят ее, но не чувствовала этого. Трудно ощущать любовь людей, не знающих тебя настоящего, а Робин, в действительности, не знал никто. Даже сама Робин. Она ощущала тотальную изолированность вообще от человечества. Другие люди кажутся счастливыми и целостными. Похоже, они знают друг друга, заботятся друг о друге и являются свободными. И скорее всего, они не прячут какие-либо части себя или не борются с чем-либо. Робин чувствовала себя на периферии жизни, словно наблюдающей за собой со стороны на киноэкране; выключенная, одинокая и совершенно закрытая. Она часто задавалась вопросом о смысле жизни. Если жизнь так пуста, преисполнена страданий и боли без какой-либо отдачи – зачем жить?

Робин имеет этот взгляд на жизнь «со стороны» с подросткового возраста. В 13 лет она впервые задумалась о том, что с ней не так. У нее было замечательное детство – выходит, в нем нет объяснения ее ощущению собственной ущербности. Но ведь внутри чего-то не хватает, внутри что-то болит, там тайная пустота, вакуум. Единственное, что унимало боль, – представление себя умершей. Смерть стала бы таким облегчением. Она не намеревалась убивать себя, лишь сохраняла такой исход событий как запасной вариант. Если когда-нибудь она больше не сможет выдерживать эту боль, она всегда вольна закончить свою жизнь. Тогда испарятся и битва, и пустота, и одиночество, и боль. Робин применяла фантазии о смерти и тайное знание запасного варианта как основное средство самоуспокоения с 13 лет и далее – всю жизнь, но никогда ни одной душе не говорила об этом ни слова.

А теперь вернемся ко дню после барбекю, когда Робин прибегла к запасному плану. Вот что произошло: Робин проснулась с ощущением легкого похмелья и воспоминаниями о классном времяпрепровождении накануне вечером. Она приготовила себе немного каши и села перед телевизором. Девушка чувствовала, что над ней собирается гроза, так как она сражалась с «режимом отшельника» уже пару недель. Робин ощущала истощенность, апатию и пустоту, дополненные в этот раз оцепенением. Она попыталась заставить оцепенение и опустошение уйти прочь с помощью серии старого шоу Энди Гриффита. Это не сработало; она легла на диван и попробовала свое верное средство – начала представлять себя мертвой. Однако сейчас оно, казалось, не действовало, а пустота и боль становились еще сильнее. Робин поднялась и зашагала из конца в конец гостиной, туда-обратно, туда-обратно. Но гроза бушевала все яростнее, пустота приобретала все большую глубину. Часть ее заполоненного рассудка заметила, что шоу Энди Гриффит сменили «Уолтоны». Внезапно она вспомнила момент из детства, когда семья безжалостно распекала ее за слезы над одной из серий «Уолтонов». Она почувствовала резкий наплыв стыда и ненависти к себе поверх пустоты. Отчаявшись остановить эту нарастающую боль, Робин импульсивно бросилась в ванную и проглотила таблетки, которые смогла найти в своей аптечке, ведь большинство из них она закупила как раз на случай достижения подобной точки невозврата.