Почти счастливые женщины

– Шляется. Бизнес свой делает. В комиссионки ломится. Ее отовсюду гонят, все ее знают, а теперь новое придумала – ездит по Подмосковью, по всяким деревням, и пытается продать свое барахло. Там иногда прокатывает. Ладно, хватит об этом, вечером увидишь сама. Так что с тобой приключилось? Где это ты так?

Аля покраснела:

– Да так, случайно. Споткнулась, упала.

– Ну да. Объяснений не будет? Ладно, дело твое. – Она внимательно посмотрела на Алю. – Только как ты пойдешь на экзамены и на выпускной? Ладно, дермаколом замажем. Софье звонила?

Софье Аля наплела с три короба, мол, нужно заниматься, готовиться к экзаменам, помогать Оле.

– А может, лучше у нас? – осторожно спросила Софья. – Там ведь больная женщина.

Но Софья есть Софья, ни на чем не настаивала, не давила, не ставила условий.

Оля сказала с неприкрытой завистью:

– Счастливая ты! Бабка у тебя – высший класс! Другая уже на крик бы сорвалась. А эта: «Делай как знаешь, ты уже взрослая, способна принимать решения». Золото, а не бабка!

Аля не возражала. Что правда, то правда.

Катя появилась к вечеру. И, честно говоря, Аля еле смогла скрыть свое удивление и даже испуг. Олина мать стала похожа на старую девочку – да-да, именно так. Тоненькая, хрупкая, как подросток. Волосы заплетены в косичку, на лице блуждает дурацкая улыбка больного человека. Короткая юбчонка, видавшая виды кофточка без нескольких пуговиц. На ногах носочки и стоптанные башмаки. Через плечо большая холщовая сумка с полустертыми немецкими буквами, надпись не разберешь. И запах. Густой запах давно не мытого тела, помойки, болезни, затхлости.

На Алю она внимание не обратила, как будто ее не заметила.

А вот к дочери бросилась:

– Олька! Смотри, сколько сегодня добыла! – И торопливо стала выкладывать из баула сморщенный, засохший с концов кабачок, две жухлые свеклы, пучок желтой зелени, засохший, покрытый плесенью батон. Что-то еще и еще. Аля, что бы не смущать Олю, вышла из кухни. Зашла в Олину комнату и плотно закрыла дверь.

Кошмар. Кошмар и ужас. Она вспоминала прежнюю Катю, немного томную, важную, красивую, накрашенную и нарядную, сладко пахнувшую французскими духами. Боже, что горе и болезнь делают с человеком!

Но больше, чем Катю, ей было жалко любимую подругу.

Как жить? Самая молодость, самое счастье и легкость, самая беззаботность и свобода. И такое…

Она вспоминала свое знакомство с Олей – веселой, остроумной, немного циничной. Вспоминала прежнюю жизнь их семьи: красивые шмотки, импортные вещи, холодильник, набитый деликатесами. И полная, безграничная свобода! Родителей почти никогда нет дома, Даша исполняет любые прихоти, денег полный карман.

Как быстро, почти мгновенно, все может измениться! Какие выкрутасы, какие сюрпризы выкидывает жизнь! И от этого становится еще страшнее, еще печальнее.

Спали, обнявшись. Аля пыталась найти слова утешения, но Оля ее резко остановила:

– Перестань, хватит. Что может измениться? Да, ее можно было бы держать в больнице. Но для этого нужны деньги. Много денег, понимаешь? Взятка главврачу – мне намекнули. А так – держите дома, она социально не опасна, что тут поделаешь, мать есть мать, это ваш крест. А откуда у меня деньги, Аль? Позвонила папаше – тот разозлился: «У меня ребенок родился, я все честно поделил, алименты плачу, иди работать. Ну и вообще, оставь меня в покое! У меня своя жизнь и своя семья. А до этой чокнутой мне вообще нет никакого дела». Ты представляешь? – Оля всхлипнула. – Дела ему нет! А ведь прожил с ней семнадцать лет! Хорошо ли, плохо, но прожил! Меня родили, спали в одной кровати. А сейчас ему нет никакого дела! Сволочь. Но я это всегда знала. Помнишь, я тебе говорила?

Аля кивнула.

– Ладно, – вздохнула Оля, – давай спать, подруга. Завтра рано вставать. Какие же мы все-таки с тобой несчастные, – хлюпнула она Але в ухо.

Аля промолчала. Если честно, сейчас ей совсем не казалось, что она такая несчастная.

Домой Аля вернулась через два дня, когда болячки немного подсохли и густой слой дермакола вполне их прикрыл.

Ночью лежала без сна, думая об Оле. Как она сдаст выпускные? Как будет поступать в институт?

И вдруг осенило.

Но стало так страшно, что пробил холодный пот. Нет, нельзя, невозможно. Но ведь ближе Оли у нее никого нет! А она сможет помочь! Да не просто помочь – решить все проблемы!

И все, все. Все муки совести на свалку! Все решено, и она это сделает.

На следующий день, когда Софья ушла на почту за пенсией, она вытащила из комода лаковую китайскую шкатулку, где лежали Софьины украшения. Перебрала их, рассмотрела внимательно и, долго раздумывая и сомневаясь, наконец решила.

Взяла брошку-звезду с пятью острыми гранями, очень похожую на маленький орден, густо усеянную бриллиантами и рубинами, завернула ее в салфетку и спрятала в портфель.

Утром, при встрече у подъезда, протянула Оле салфетку и сказала:

– Это тебе.

Оля развернула салфетку и уставилась на драгоценность.

– Ты что, спятила, Алька? Это ж такая старинная ценность! А Софья знает?