Почти счастливые женщины

– Да, конечно, знает! Она сама дала мне эту… фигню! – беспечно ответила Аля. – Да на фиг она ей? Куда ее носить? А здесь хоть для доброго дела послужит. Ладно, побежали! И так опаздываем.

Как хотелось поскорее закончить этот ужасный разговор и это кошмарное вранье. Хотелось вообще провалиться сквозь землю и исчезнуть навсегда.

Все еще растерянная и ошарашенная, бледная как полотно, Оля догнала ее и взяла за руку.

– То, что ты человек, я знала. Но бабка твоя! Повезло тебе, Алька! Золотая у тебя бабка! Нет, не золотая – бриллиантовая! Как эта звезда.

Аля прервала ее:

– Ну хватит об этом! Давай прибавь шагу! Первый – английский. Знаешь же, какая Тамара зараза!

Сбежали со второго урока, руки тряслись от нетерпения и от страха. А если их арестуют? Вдруг решат, что звезда краденая? Ох, не дай бог!

Приехали на Арбат, в скупку. У входа остановились.

– Нет, – сказала Оля. – Туда мы не пойдем. А вдруг заметут?

Аля согласилась:

– Сама об этом думаю.

– В общем, так, – решительно продолжила Оля. – Едем в больницу, напрямик к главврачу и отдаем звезду ей. Она же не дура, поймет, что за вещь. А с продажей и деньгами связываться точно не будем.

– А если она, ну эта твоя главврачиха, вызовет милицию?

Оля рассмеялась:

– Вот этого ты точно не бойся! Она, эта Евгения Ивановна, та еще сука! Сама вымогает без всякого стеснения. Она намекала, я тебе говорила.

Поехали в больницу. Серое здание, плотный забор, закрытый вход, у которого скучал дежурный милиционер.

Оля показала Катины выписки, построила глазки и назвала имя, отчество и фамилию главврача.

Их пропустили.

На третьем этаже мрачного, странно тихого заведения располагалась администрация. В маленьком предбаннике сидела секретарша и болтала по телефону. Увидев девочек, сморщила недовольную гримасу.

– Евгения Ивановна у себя. А вам назначено?

– Можно подумать, у вас тут очередь из ста человек, – дерзко ответила Оля.

– А как вас представить?

Оля назвала свою фамилию.

Через минуту они зашли в кабинет.

В кабинете было полутемно и очень душно – тяжелые, плотные синие шторы были задернуты, верхний свет выключен, на столе горела только настольная лампа с молочно-белым стеклянным абажуром. Пахло пылью, ветхостью, старыми бумагами, удушливыми духами, смешанными со старым потом.

За столом сидела немолодая худая женщина с гладко зачесанными седоватыми волосами, на затылке прихваченными старушечьим пластмассовым гребнем.

Широкоскулое, плоское лицо было бесцветным, безликим, будто застиранным.

Врачиха сняла очки и подняла голову.

– А, Лобанова! – нехотя протянула она. – Давненько не виделись! Ну и как твоя мать? Есть улучшения?

– Улучшений, Евгения Ивановна, нет. Есть ухудшения. Теперь таскает вещи с помойки. Дырявые кастрюли, драные пальто, рваную обувь, детские игрушки. Носит сумками, выкидывать ничего не дает, короче, живем на помойке и всем этим дышим.

– А я тебе говорила, Лобанова, – с плохо скрываемым раздражением устало ответила докторша. – Хорошего ждать неоткуда. Но что поделать – это твоя мать и твой крест на всю жизнь. Терпи, моя дорогая! Бог терпел и нам велел.

Ну что там еще? Пришла просить, чтобы я твою матушку госпитализировала? Не могу. У меня острых полно, буйных девать некуда. Куда мне ее? Иди в психдиспансер, проси лечение. Это все, Лобанова. Извини, дел полно, не до тебя.

Девочки мялись с ноги на ногу и переглядывались.

– Евгения Ивановна, – пробормотала Оля, – у меня выпускные. А потом институт. А я из дома толком выйти не могу. Нанять сиделку нет денег. Работать пойти не могу – сами понимаете. Ну и вообще… Как мне жить?

Врачиха потерла глаза.

– Лобанова, – внятно и твердо сказала она, – ты думаешь, тебе одной тяжело? Ты одна в такой ситуации? Да сотни людей терпят то же самое! Ты еще не знаешь, как оно бывает! Иди, Оля. Иди. Ничем не могу тебе помочь, даже если бы очень хотела. Приспосабливайся, привыкай. Повторю – у всех свой крест. У меня муж парализованный двенадцать лет лежит и не двигается. И что? А ничего, живу. Как-то живу… И никому, заметь, не жалуюсь. Все, девочки, идите. У меня правда куча дел.

Аля и Оля все мялись и переглядывались.

– Оля! Ты что, оглохла? – Врачиха, кажется, не на шутку разозлилась.

Оля достала из кармана сверточек со звездой и, умирая от страха, положила его на стол.

– Что это? – нахмурилась врачиха.

– Так, ничего. Просто… подарок.

Та приподняла бровь и развернула салфетку. Под светом лампы камни вспыхнули и засверкали. Врачиха отпрянула от удивления и неожиданности.

– Что это? – растерянно повторила она.

– Подарок. – Олин голос окреп. – Просто подарок. Вы же для нас столько сделали!

Врачиха молчала, не зная, что ответить и что предпринять. Наконец выдавила:

– А откуда у вас этот подарок?

– Это мне бабушка дала, – бойко затараторила Аля. – У меня дед известный драматург, Александр Добрынин, вы наверняка слышали! Да его пьесы идут по всей стране! Да, бабушка дала! Сказала… – Аля запнулась. – Ну, короче, не важно. Мы это не украли, поверьте! Просто у нас этого добра… завались!