Почти счастливые женщины

– А я тебе не говорила? – удивилась Оля. – Генка руководитель ансамбля, тоже лабух, Надька – певичка. Они в одном ансамбле играют, в кабаке. Надька, кстати, хоть и стерва, но поет божественно. Только отовсюду вылетает, никто ее говно терпеть не хочет. А народ на нее так и прет! Знаешь, говорят, что она лучше Мирей Матье! Может, поэтому и выпендривается? Мужики к ее ногам бросают и деньги, и бриллианты. Она, дура, вцепилась в этого Гену, а он, если по правде, полный дебил!

– Я заметила, – отозвалась Аля.

– Кстати, – оживилась погрустневшая Оля, – ты, Добрынина, очень похорошела! Прям расцвела, как майская роза! Нет, честно! Даже Гарик сказал: «Хорошенькая у тебя подружка. Прямо нежная фиалка, не то что все вы!» И загар тебе идет, и светлые волосы! Ты приходи в Москве ко мне, сделаем из тебя блондинку. Ну и вообще – выведем на большую арену!

– Спасибо, Оль! – улыбнулась Аля. – Я как-нибудь без арены, а уж тем более без большой, извини!

– Ладно, пойдем догуливать. – Оля затушила сигарету.

Догуливать не было никакого желания, но Аля пошла. Как всегда, не нашлось сил сопротивляться Оле, хотя домой очень хотелось. Да и от грохота, дыма и выпитой рюмки коньяку снова разболелась голова.

На танцполе, красиво извиваясь, танцевала прекрасная Надя.

– Гарь, – кивнула Оля, – пригласи Альку. А то наша скромница совсем засиделась. Ну что, пойдешь? – обернулась она к Але.

Та решительно отказалась:

– Нет, не хочу. Извини.

– А, ну да. Поняла. – Оля обратилась к дружку: – Алевтина у нас влюблена, понимаешь? И очень-очень верна своему парню. Правда, он об этом не знает! – И она рассмеялась.

От Олиных слов Аля вздрогнула и решительно встала.

– Все, я поеду! Спасибо за вечер.

– Дело твое, – равнодушно ответила Оля. – Гарь, посадишь Альку в такси?

На улице было свежо. Шли через лесок, к дороге. Аля споткнулась о корягу, Гарик ловко подхватил ее за локоть.

И вдруг, крепко прижав к себе, обнял и поцеловал в губы.

Резко отпрянув, Аля возмутилась:

– Ты что, спятил? Ты же Олин парень!

Он усмехнулся:

– А, вот как теперь это называется: Олин парень! Ну да, ты права. На пару недель я – Олин парень. А что, это кому-то мешает? Таких Оль, моя милая… – И посмотрел ей в глаза: – А ты смешная! Ольга рассказывала, что ты смешная! Наивная, каких больше нет. И в кого-то сто лет влюблена, с самого детства. Что, правда?

Аля вырвалась из его цепких рук и побежала.

Ей вслед раздался смешок.

Бабушка уже засыпала. Только спросила:

– Ну как погуляли? Понравилась светская жизнь?

– Нормально, – ответила Аля. – Варьете хорошее, народ веселится. Все хорошо, ба. Завтра они уезжают.

– Ну и славно.

Через пять дней и Аля с Софьей Павловной сели в поезд.

Расставаться с холодным Балтийским морем и приземистыми соснами, с нежным белым песком и островерхими кирхами, с соборами, с ароматным густым кофе и пирожными со взбитыми сливками было жалко, но впереди была Москва, родной институт, ну и вообще вся жизнь! Долгая и прекрасная жизнь, от которой так многого ждут в юности.

И как хорошо было дома! Отдых отдыхом, но дом есть дом. А сейчас Аля особенно ощутила, что квартира, где они жили с бабушкой, и есть ее дом. Ее родной дом.

Начался новый учебный год, Аля с головой ушла в учебу, а спустя три недели раздался звонок.

Она не сразу узнала Олин голос – незнакомый, хриплый и сиплый. Говорила Оля с трудом.

– Что? Что случилось? – кричала Аля, понимая, что случилось что-то ужасное.

И действительно случилось ужасное. Непоправимое, страшное. По дороге в Москву они попали в аварию. Генаша и Надя погибли сразу. Гарик и Оля выжили. У Гарика травма позвоночника, и он навсегда останется инвалидом. Оле повезло больше всех – перелом ноги, ребер, травма плеча, разбитый лоб и бровь.

– Видишь, какая я везучая! Ну просто под Богом, скажи? – сипела Оля.

– В какой ты больнице? – кричала Аля. – Номер больницы, слышишь? Хирургия? Травма! А палата? Какая палата?

Через десять минут с трясущимися руками она сидела в такси.

Оля лежала у окна. Бледная в синеву, похудевшая – руки-палочки, личико с кулачок. Аля села на край кровати, взяла ее за руку и заплакала. Понимала, что этого делать нельзя. Но ничего не могла с собой поделать – слезы лились как из ведра.

– Дурочка, – потрескавшимися губами попыталась улыбнуться Оля. – Все хорошо! Я же жива, Алька! А Надька и Гена в могилах. И Гарька, – Оля отвернулась к окну, – такой молодой и такой талантливый. У него ведь жена, Алька, и дочка! Ты представляешь, как они теперь? И всю жизнь, Аль! Всю жизнь она будет за ним ухаживать! Всю жизнь горшки выносить! Вот несчастная баба!

На следующий день Аля повезла в больницу еду: куриный бульон, котлеты, пюре в термосе, кисель, апельсины – словом, весь «больничный» набор.

Дела у Оли шли на поправку. Через три дня ее собирались выписывать.