Почти счастливые женщины

– Ага, ты еще прочти мне лекцию о женском алкоголизме, который неизлечим. А ты знаешь, что такое боль? Когда хочется кричать, орать в голос, разбить окно! А ваш вонючий анальгин мне как мертвому припарка. А ты знаешь, что такое быть одной? Совсем одной, когда хреново, а даже поплакать некому? Когда никому ты не нужна? Я же все понимаю – я надоела тебе до белых чертей! Просто ты человек приличный и не можешь меня послать. Я бы могла, а ты – нет! Ты будешь мучиться, страдать, возможно, в душе ненавидеть. Но, как запряженная кобыла на пашне, станешь отрабатывать свой долг. Потому что ты приличная, порядочная, жертвенная и жалостливая. К тому же мы дружим с детства. А я не такая, Алька, я другая! Да и вообще… Я бы так не смогла, если честно.

– Дурочка ты, – улыбнулась Аля. – При чем тут жертвенность и детство? Просто я люблю тебя, вот и все. А по поводу этого… – Аля снова кивнула на бутылку. – Этого не будет, поняла? С курением твоим я не борюсь, бесполезно. Но бутылки приносить не буду. А если увижу – все, Олька! Это мое последнее слово. – И постаралась сменить тему: – Так, ты есть собираешься? Я тут кое-что принесла. То, что ты любишь! Или погрею супу? А может, котлетку?

Оля покачала головой.

– Ни суп, ни котлету не буду. Тошнит. А вкусненькое… Мороженое?

– Мороженое как-то не подумала, куплю завтра. Сливки и калорийные булочки, брала еще теплые. Ну что? Будешь?

Пока Оля ела, Аля прошлась по квартире в поисках спиртного.

Нашла запечатанную бутылку сухого, початую лимонной водки и плоскую фляжечку коньяка. Все вылила в унитаз.

Дождавшись, пока Оля уснула, потихоньку оделась и пошла домой.

Счастье, что еще так близко! А если бы другой край города? Почему-то она почувствовала такую страшную слабость, будто разгрузила пару вагонов. И отчего? Ведь ничего такого не делала…

С того дня Аля, что называется, вошла в режим. Утром институт, после – Оля: душ, кормежка, треп. Олино настроение менялось, как неустойчивая апрельская погода: то смех в голос, то плач и жалобы на жизнь.

Как-то Аля спросила, знает ли она что-то о Гарике, созванивалась ли с ним, ну и вообще.

Оля покрутила пальцем у виска:

– Ты что, дура? Звонить этому уроду, который сделал меня инвалидом и сломал мне всю жизнь?

– Ну он же не виноват, – оправдывалась Аля. – Он же не специально. Да и сам инвалид теперь на всю жизнь. К тому же друзей потерял. Ты представляешь, какое это чувство вины? И как с этим жить? Ему не позавидуешь…

– А мне? – закричала Оля. – Мне позавидуешь? У него-то жена, ребенок, мать и теща. Старший брат, между прочим. Есть кому горшки выносить! А я? Переломанная, перебитая, без работы и без семьи. Да он на коленях должен передо мной полжизни стоять и деньги, кстати, дать! На что мне жить, Аль? Как выживать? Работать я не могу, пенсия три копейки! А ты мне: его пожалеть? Да пошел он! Скотина.

Аля не решилась возразить: это была Олина правда, и она имела на нее право.

А денег на самом деле катастрофически не хватало. И начались Алины походы по комиссионкам. Боже, какое же это было унижение! Как она это ненавидела и как боялась!

Огромные очереди бедных, плохо пахнувших людей. Сплошное нытье и жалобы – на родню, одиночество, бедность…

В основном в очередях толклись бабки, озлобленные, наглые и несчастные.

Приемщиц все знали наперечет – Нинка – сука и хамка, дает копейки, к ней не дай бог. Розанна – хитрая, хорошее сразу цап – и под прилавок, своим. Но за хорошие вещи дает хорошо.

Да и не орет, как Нинка, все-таки армянка, уважает старость. Третья – Амалия Петровна, строгая, как директор школы. Странно смотрелась она за приемочным столом – двубортный костюм темного цвета, высокая «башня» на голове, строгие «учительские» очки и сильно накрашенные, ярко-морковные, толстые губы.

Говорили, что Амалия справедливая, оценивает по правилам, но с таким опытом, что ее точно не проведешь.

В общем, там были свои интриги и свои отношения.

Аля тряслась, как осиновый лист. Не из-за боязни попасть к злобной Нинке – от самой ситуации. Какой стыд и позор.

Не повезло – попала именно к Нинке. Тетки из очереди посмотрели на нее с сочувствием.

Приемщицы сидели на длинным столом, на который выкладывались вещи сдатчиков. Аля с трудом открыла чемодан и беспомощно и жалобно посмотрела на суровую Нинку.

– Вынимать? – еле слышно прошелестела она.

– Нет, – зло усмехнулась та, – не вынимай! Так оценю.

Аля, униженная и растерянная, стала медленно вытаскивать вещи и увидела, что у Нинки загорелись глаза.

Быстро и ловко она прощупала кофточки и юбки и, воровато оглянувшись, тихо шепнула Але:

– Жди меня на улице позади дома.

Аля стояла как в ступоре.

Потом дошло, и она быстро закинула вещи обратно. Амалия Петровна и Розанна не сводили с нее глаз.

Аля выскочила на улицу. Что делать? Бежать или ждать Нинку?

Сзади ее цепко схватили за плечо.

– Ну что замерла? Идем!

Они завернули за угол дома. Аля шла за Нинкой как овца на привязи. Остановились за трансформаторной будкой. Нинка торопливо закурила.

– В общем так, подруга. Вещи у тебя хорошие, сплошной импорт, почти неношеные.