Почти семейный детектив

Сейчас ее коня жесткой рукой вели под уздцы, а она сидела в женском седле, боком, свесив ноги, прикрытые длинной жеманной юбкой, в кокетливой шляпке, из-под тулий которой она снисходительно взирала на окружающий мир. По крайней мере, свой образ рисовался у нее именно так, и Ганна никак не могла взять в толк, хорошо это или плохо. Но то, что непривычно, так это точно.

— Вот он. — Шипение Галицкого ворвалось в ее нестройные мысли, вернув из грез в зал вылета аэропорта Шереметьево.

От стеклянных дверей к информационному табло неспешно и вальяжно, как он ходил всегда, шел Павел Горенко. В руках у него был довольно вместительный портфель и чемодан на колесиках со всемирно известным логотипом LV. В отличие от безразличного к брендам Галицкого, Гарик был тот еще сноб.

Ганна ощутила, что значит выражение «сердце ушло в пятки». Оно забилось быстро-быстро и ухнуло куда-то вниз, как бывает в самолете, когда попадаешь в воздушную яму. Но если в самолете сердце останавливалось примерно в районе желудка, то сейчас провалилось куда-то ниже, действительно к пяткам, отчего мгновенно ослабли ноги. Ганна попыталась тронуться с места, чтобы бежать то ли к Гарику, то ли от Гарика, но не смогла сделать ни шагу.

— Илюша, что делать? — жалобно прошептала она, и он, тоже было готовый шагнуть навстречу своему заместителю, невольно замешкался, обернувшись, чтобы посмотреть, чем вызвана внезапная слабость в ее голосе.

— Ты чего копаешься? — недовольно спросил Галицкий. — Да не трясись ты, ради бога. Надо все выяснить и идти дальше. Нельзя оставлять за спиной нерешенные вопросы.

«Нельзя оставлять за спиной нерешенные вопросы». Это был принцип, в соответствии с которым Илья Галицкий шел по жизни. Именно поэтому они с Ганной и уехали из Витебска. Не тяга к детективам, не попытка вести собственное расследование и не желание вывести Гарика на чистую воду и раскрыть тройное убийство двигало им. А стремление всегда и все доводить до конца, невзирая на обстоятельства и личные пристрастия.

Такой подход Ганне был понятен. Она и сама жила так же. Только страус прячет голову в песок. Человек же всегда встречает неприятности лицом к лицу и принимает любую истину, какой бы болезненной и неприятной она ни была. Если Павел Горенко убил трех человек, значит, Илье Галицкому придется жить дальше со знанием того, что его ближайший друг и соратник — убийца. Но оставлять даже тень сомнения, оставаться в счастливом неведении, опираясь на недоказанность, а значит, и безнаказанность, нельзя. Это неправильно. Несправедливо. Не по-человечески.

Еще Ганна подумала о том, что, наверное, совсем скоро сможет подержать в руках картину Шагала. Она вспомнила ту острую, практически болезненную неудовлетворенность, которая возникла у нее в витебском доме-музее художника. Настоящего, живого, непридуманного Шагала не хватало этим стенам, и, хотя Ганна не увлекалась коллекционированием живописи (что при ее доходах было бы и невозможно), она вдруг ощутила ту дрожь, фактически экстаз, который охватывает настоящих ценителей прекрасного при встрече с редким полотном.

Неизвестный доселе подлинник Шагала… Есть от чего испытать дрожь. Но стоит ли он человеческой жизни? С точки зрения Ганны, ни в малейшей мере.

— Илья, куда ты намерен деть картину? — пискнула она. — Не потащим же мы отсюда более миллиона долларов прямиком в милицию.

— У нас полиция, — механически поправил ее Галицкий. — И почему не потащим. Это картина, из-за которой убили Ванюшкина, а значит, это не произведение искусства, а вещественное доказательство. Или ты считаешь, что я, по примеру Гарика, хочу ее присвоить? К примеру, продать через свой художественный салон.

— Не говори глупостей, — возмутилась Ганна. — Я ничего не хочу сказать. Я просто боюсь.

И тут Гарик увидел их. Казалось, на лице Павла Горенко отразилось все изумление мира. Он сдвинулся с места и зашагал, причем прямо по направлению к Галицкому и Ганне, у которой от напряжения начали клацать зубы. За несколько десятков шагов, отделяющих их друг от друга, изумление успело смениться привычной улыбкой — открытой и располагающей к себе. К Ганне подходил именно тот Гарик, которого она знала много лет, предпочитая в работе общаться с ним, а не с мрачным и вечно раздраженным ее несовершенством Ильей. Она заставила себя вспомнить, что к ней идет улыбающийся убийца.

— А вы что здесь делаете? — спросил он и протянул Галицкому руку. Она повисла в воздухе. — Илюха, ты чего? Что-то случилось?

— Случилось, — любезно сообщил Галицкий, неприятно оскалив верхние зубы. Как леопард перед прыжком. — Давай-ка отойдем в сторону, и ты нам расскажешь, как убил трех человек.

— Ты спятил? — Гарик не говорил, а шептал, переводя недоуменный взгляд с Галицкого на Ганну и обратно. — Ганка, ты его покусала, что ли? Помнится, пару дней назад ты уже обвиняла меня в убийстве, правда, только в одном. Смотрю, болезнь дала осложнения, и теперь вы собираетесь повесить на меня три трупа вместо одного? Зачем?