Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Был солнечный весенний день. На улицах местечка сновало много народу; базарная площадь, видная издали, была полна людей. Очевидно, какое-то необычайное происшествие было причиной этого оживления. Я решил быть осторожным и боковыми улицами, минуя площадь, подошел к северо-западной окраине деревни, около водяной мельницы. Тут я обратился к одному прохожему с просьбой указать мне дорогу на село Камень[63] и далее на Налибоки[64]. Он меня спросил, куда мне нужно попасть. Я сказал ему, что иду на Гродно через Лиду.

– Ну, братику, – ответил он мне, – туда тебе не пройти. В Лиде уже легионеры{137}

, сегодня они, говорят, уже в Ивье[65], а к вечеру, может быть, будут уже и сюда.

Я, конечно, ни словом, ни жестом не выразил критики по поводу этой, ни с чем несообразной вести, напротив, с тревогой осведомился даже, по какой дороге мне лучше пойти, чтобы избежать района боевых действий. Крестьянин, видимо, поляк, посоветовал мне лучше сидеть в Ивенце и ждать прихода легионеров, которые, дескать, наведут порядок. Хорош бы я был, если бы поверил этим «достоверным» сведениям, распространяемым, как это обычно бывает, «очевидцами». Поляки этот район заняли только в июле месяце.

Расспросивши дорогу на село Камень, пошел по ней. Дорога шла по холмистой открытой местности с далеким кругозором. Солнце порядочно пригревало. Снега совершенно не было.

Пройдя с версту от Ивенца, я встретил трех крестьян, шедших в Ивенец. По обыкновению своему проверять как можно чаще взятое направление, я спросил их, как пройти на Камень, а затем на Налибоки. Они меня спросили, куда я иду дальше. Пришлось опять рассказать свою историю и объяснить, что из Налибок мне нужно пройти на Бакшты[66], а затем на Лиду.

Узнав, что мне нужно на Бакшты, они мне объяснили, что, идя на Налибоки, я сделаю громадный крюк и что мне нужно идти отсюда на Полдороже, докуда верст двадцать, а оттуда двадцать пять верст до Бакшты, и указали, как мне перейти с неправильно взятой дороги на ту, по которой нужно идти.

Я решил последовать этому совету, но, желая сбить со следов как и этих встречных, так и тех, кого я расспрашивал о дороге в Ивенце, я сказал, что мне нужно зайти в Налибоки, повидать одного знакомого. Затем, когда крестьяне скрылись из вида, я прямо целиной пошел по направлению к указанной ими дороге.

Расстояние было не более версты, но идти по вязкой размякшей пахоте было очень трудно, и я, увидев по пути маленькую крестьянскую усадебку, решил немного отдохнуть в ней и затем продолжать свой путь на Полдороже, где наметил остановиться на ночлег.

Усадебка, куда я зашел, оказалась шляхетским хуторком. Семья шляхтян состояла из хозяина лет пятидесяти, жены его примерно такого же возраста, сына – парня лет двадцати пяти, солдата, только что вернувшегося из плена, куда он попал уже после революции, и его жены лет около двадцати.

Я попросил вскипятить воду для чая и затем угостил их сахаром, а мужчин кроме того папиросами. В возмещение за мою любезность мне был предложен хлеб и вареный картофель.

Увидев на столе швейную машину, я спросил, как обстоит дело с нитками, упомянув при этом, что у нас в России с этим очень плохо. Оказалось, что у них было еще хуже: те нитки, которые бог знает за какую цену удавалось достать, были настолько гнилы, что рвались каждую минуту.

У меня было взято с собой три катушки ниток: две черных и одна белая. Я решил пустить их в ход. Когда я показал их хозяйкам, то у них положительно глаза разгорелись, и они просили меня продать им, предлагая по двадцати рублей за катушку. Я сказал, что деньги мне не нужны, а вот если меня подвезут в Полдороже, то я готов заплатить за подводу катушками. Хозяева тотчас же согласились и кроме того отрезали мне еще краюху хлеба фунта в три[67] и принесли кварту молока.

Просидел я у них часа два и около трех часов дня в телеге, на тощей, заморенной лошадке сын хозяина повез меня в деревню Полдороже, отстоящую верст на восемнадцать от шляхетского выселка. Деревень по пути не было, дорога шла почти все время лесом. Полотно дороги было очень неровное. Местами лежал обледенелый снег, неподкованная лошадь скользила, поэтому приходилось почти все время ехать шагом. Я по пути разговорился со своим возницей, и он откровенно и наивно рассказал мне, какие у них в части были беспорядки после революции, как они, подобно всем прочим, измывались над многострадальными офицерами, безропотно проливавшими свою кровь во время войны и целыми сотнями гибнувшими в ужасающей обстановке после и во время правления этого «главноуговаривающего» Керенского, губителя нашей армии.