Под итальянским солнцем

– Я ничего такого не думала, напротив, мне все казалось, что здесь еще много подводных течений. Ну а тебе-то, конечно, хотелось поскорее все закончить и рвануть на Север к нашему красавцу брюнету. Мне кажется, что события только начинают разворачиваться, – заявила Дана, уже решительно настроившись действовать.

Ну вот теперь ее будут дразнить Пино, с грустью подумала Лола. Было бы за что, его ведь и след простыл… «Все, хватит, – мысленно оборвала она себя, – близких отношений у нас не было, да и поцеловались-то всего один раз». Лучше бы она этого не вспоминала – по телу прошла теплая волна, как тогда от его поцелуя, и на нее с подозрением посмотрели Стефано и Дана.

– И еще удалось подслушать у наших, – продолжал Стефано, – что Маурицио практически ничего не знает о моменте убийства Беа, но четко помнит и пересказывает все, что происходило после, под фикусом и у колодца. Именно из этого полиция сделала вывод, что не все так просто с его признанием.

– Вот видишь, это подтверждает то, что я тебе только что рассказала. Ну что, двигаем к дому Морези!

«Ну вот, Дана уже начала давать указания, видимо, я совсем размякла. Надо брать себя в руки и расставить всех по своим местам», – подумала Лола.

– Ты так хорошо знаешь последние события и даже находился там, неужели ничего не заснял? – спросила Лола у Стефано уже на выходе.

– Обижаешь! Надо было видеть, как полицейские выводили Сабрину, держа за руки, и какое у нее было лицо, когда в другой машине она увидела Ивано.

– Молодец! Тогда я прикидываю текст прямо по дороге, и хорошо бы узнать, что такого было в дневнике Беа и при каких обстоятельствах его нашли. Дан, звони нашему другу из полиции. – Лола начинала набирать обороты.

«И вообще, – размышляла она, – какого черта я расстроилась и из-за чего? Подумаешь, какое-то «итальянское несчастье» уехало, не попрощавшись, ну и фиг с ним! И не нужны мне его цветочки и записочки. И не такое переживали, а уж это тьфу!» И ей действительно стало намного легче. А главное, у нее есть любимая работа, а работа лечит, как говорит ее мама.

Глава 40

Анна совсем не помнила своего раннего детства и всегда удивлялась, когда кто-то другой рассказывал: «Вот когда мне было два года, я очень любил морковный сок» или «В три-четыре года я построил такой песочный замок!» «И как это у них осталось в памяти?» – всегда думала она с сомнением. Ее собственные воспоминания из раннего детства были связаны только с чувственными ощущениями. Она помнила, что женщина, которая до сих пор появлялась в ее снах, пахла весенней свежестью. Уже спустя много лет она поняла, что это была ее родная мать. Она помнила чувство холода в огромном зале какого-то замка и ощущение страха и даже унижения, которое передалось ей от матери, нервно державшей ее за руку, когда они стояли в том же зале. Последнее, что иногда выплывало на поверхность ее сознания, было чувство необыкновенного удивления: она шла куда-то по лесу, видимо, с той же женщиной, аккуратно обходя толстые стволы деревьев, которые ей казались такими огромными и угрюмыми, как вдруг вдали, сквозь раскидистые ветки, пробились нежные лучики яркого солнца, и ей сразу захотелось туда, к теплу. Анна помнила, как она вырвала руку и побежала вперед, и выскочила из леса, и пронзительный свет ослепил глаза, а она все бежала и бежала, почти ничего не видя, и остановилась как вкопанная, на самом краю огромного обрыва, где далеко внизу, как клопики, суетились машинки, а почти у самых ее ног летел и плескался водопад, преломляясь в радугу, сверкавшую в бриллиантовых капельках воды. Ее совсем не испугала высота обрыва, и только чувство изумления от этой потрясающей картины и отчаянный крик матери «Стой!!!» остались с ней навсегда.

Достаточно четкие воспоминания были связаны уже с сестрой Козимой и ее родителями, хотя Анна всегда считала их своими, родными. Она искренне любила приемную мать Сандру и отца Микеле, и ей было по-настоящему хорошо в семье Морези. Конечно, тоненькая рыжеволосая девушка с мольбертом и красками, расхаживающая по полям и рисующая свои маленькие пейзажики, как-то странно смотрелась среди крестьянских родителей и полноватой Козимы. Но она выросла в Аверане, и на нее довольно быстро перестали обращать внимание и удивляться, а приняли такой, какая есть. Анна всегда, что называется, витала в облаках, и это проявлялось буквально во всем. Она любила одиночество, и оно не только не тяготило ее, а наоборот, только находясь одна, она чувствовала полную самодостаточность. Еще с детства она предпочитала обедать бутербродом и стаканом воды где-нибудь в уголке сада, не отрываясь от книги. И несмотря на то что в семье были четкие правила – все собирались за общим столом, ее старались не трогать. Даже когда им приходилось работать в огороде, она выбирала грядку подальше и, погруженная в свои мысли, часто вместе с сорняками выдергивала и маленькие росточки моркови или артишоков.

В этой семье у нее было много привилегий, которые она принимала как нечто само собой разумеющееся, что еще больше раздражало ее сестру Козиму.