Под каблуком у Золушки

— «…Я показывал им Париж. Она назвала его тетрагональным, скучным и замкнутым в себе. А на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа словно ожила. На могиле Бунина её привели в восторг синие виолы. «Мой любимый поэт, — погладила она каменный крест. — Хотя всему миру больше известна его проза. Мои любимые цветы. В России их называют Анютины глазки». Анна Купер, сочла это благословением, склонившись к синим лепесткам. Я же видел лишь поросшие травой могилы, неухоженные дорожки и сдвинутые надгробные плиты…»

— Кстати, да, —Таня отложила лист, исписанный мелким аккуратным почерком и взяла следующий. — Во времена моего детства русское кладбище в Париже было сильно запущено. Это сейчас там всё чистенько, ухожено, посыпанные гравием дорожки и толпы русских туристов.

— Ты выросла в Париже? — удивился Кайрат не на шутку. — Ты никогда не…

— О, ты так много обо мне знаешь, но не знаешь ещё больше, — она улыбнулась и продолжила читать:

«…Купер порядочный человек. Он заплатил за мою картину даже больше, чем я рассчитывал… Разоткровенничались. Его жена не здорова. Психиатрическая лечебница каждый год, но ей всё хуже. Его беспокоит как сильно их дочь привязана к матери. Но мать обращается с ней дурно. Забивает ей голову вещами неправильными. Говорит о мести и несправедливости, о зле и коварстве мужчин. И при их замкнутой жизни на острове мать имеет на неё большое влияние…»

Кайрат кинул очередную кассету в огонь. Она шипела и плавилась, поднимая в воздух столб ядовитого дыма. Похоже, он пропитается им насквозь.

— Душевнобольная мамаша, — усмехнулась Таня. — Ну, что ж это многое объясняет. Роберта так и сидит в своей конуре?

— Да. Я даже подумал, не она ли протаранила Назарова в порядке предупреждения.

— Так ты ещё не знаешь? — Таня крутила следующее письмо, ища подчёркнутые красным карандашом места. — Это же его бывшая. Предпоследняя. С которой ты общался.

— Я общался с её мужем, — кинул ещё одну кассету и отвернулся Кай. — И он единственный принял свою бывшую назад и даже, можно сказать, простил.

— А вот она Назарова не простила, — хохотнула Таня. — Услышала, что он опять вернулся, опять жениться собрался, вот нервишки-то у неё и не выдержали. Поехала у бабы от него крыша.

— Подозреваю, информация из самых первых рук, — усмехнулся Кайрат.

Она неопределённо качнула головой.

— И догадываюсь, он даже заявление на неё писать не будет. И от этой со сломанными ногами тоже откупится?

— О, много женщин, много боли, — подняла она глаза к небу.

Кайрат посмотрел на своё кольцо на безымянном пальце. В принципе, он и так не оставил Назарову шансов. Но эти его разборки с бывшими и несостоявшимися только ему на руку — отстанет на время от Оксанки. На большее Кайрат и не рассчитывал, если только Таня не возьмёт Назарова снова в оборот.

Была в их бесконечных расставаниях и сближениях какая-то болезненная гармония. Неровный ритм их отношений был пронзителен и грустен как джаз. И так же вечен. Из них бы получилась отличная пара, но не маленькие — сами разберутся.

— Что там дальше?

Таня выразительно покосилась на его кольцо, и ничего не сказав, стала переводить дальше:

— «Её самоубийство не стало неожиданностью. Она даже застрелилась из пистолета, подаренного ей Эдуардо, как Жаклин Рок из пистолета, подаренного ей Пикассо…»

— А Роб сказала, что её мать разбилась на скользкой дороге, — перебил Кайрат.

— А имя Эдуардо тебя не удивило? Тогда тут дальше, чтобы было понятнее: