Под маской альтер-эго (сборник)

Просто я видел места, где дано всё и сразу. Я видел, насколько безрадостно и неуютно пустое довольство. Я испил эту чашу, и в начищенном до блеска дне я узрел пустоту. Что я вижу здесь? Я вижу надежду и тоску по уходящему. Именно надежда накрепко связала меня с этой тоскливой осенью. Быть может, кто-то осудит меня, но если Бог оказался слишком жестоким, то только потому, что ему больно не меньше.

С тоскою в груди он обнял вселенную,На миг став подобным Богу.

Только мгновение этонемногим короче вечности.

Все произошло одним ноябрьским утром, этой осенью, много лет назад. Город плавал в кисее тумана, тревожно, как кафедральные органы, гудели провода. С небес брезжил серо-грязный свет, лишь усугублявший замогильный пейзаж за окном. Казалось, что даже больничные лампы увязали в этом сумраке, который как неведомый вампир глотал их фотонную кровь. Система мониторинга мерно отсчитывала атомы жизни, регистрируя их коротким писком и зигзагом на дисплее.

Я был с ней до конца. Держа её ослабевшую руку, с замиранием сердца смотрел в побледневшее лицо. Обезболивающие уже не справлялись, и только усталость сглаживала ужасающие гримасы агонии. В те редкие моменты, когда она находила силы открыть глаза, я видел в них всё: отчаяние, боль, страх, любовь и тоску. Было в них и ещё что-то – словно отблески пространства подавляющих размеров. В этом пространстве правит бал неопределенность, она без труда проглатывает целые миры – человеческие сущности, и растворяет их без остатка, навсегда. Мы отделили этот мир от нас, мы называли его – небытие, но так и не смогли избежать того момента, когда судьба швырнёт нас прямиком в бездну. Заметив мой взгляд, она пыталась улыбнуться и легонько сжать мне ладонь – на эти простые движения уходил почти весь запас её сил, но она снова и снова пыталась подбодрить меня.

Даже сейчас, в болезни, она оставалась красивой. Нет, она уже далеко не та рыжеволосая девчонка, которую я полюбил, – годы и недуг стёрли с неё краски так же легко, как сегодняшнее утро забрало их у города. От шикарной копны огненно-рыжих волос остались лишь отдельные редкие пряди – такова цена борьбы.

Я знал, что это случится. Я готовился к этому многие месяцы. Бился головой об стены реальности, умолял врачей, глушил свою душу алкоголем и молился богам. Везде я видел лишь безразличие в отблесках своего отчаяния, и вот этот момент настал.

Она часто задышала. Было видно, что надвигался очередной пароксизм. Из глаз потекли горошины слез, и она почти беззвучно позвала меня. Последние силы ушли на два слова, быть может, самые главные слова вселенной: «Люблю тебя». Затем зашёлся в вопле монитор – сердце выбило заключительное стаккато, а тело выгнула дугой боль. И последний аккорд рвёт струнку в моей душе. Раздается долгий, протяжный визг. Порванная струна со всей силы хлестанула по сознанию. Теперь уже моё сердце остановилось. Вселенная оглушительно схлопывается до ничтожно малых размеров. Я припал к ней и зарыдал…

В отчаянии своём я не заметил, как всё вокруг изменилось – исчезли электрический свет и обшарпанные стены, не осталось ничего, кроме Нас. Мой крик застрял в горле, он распирал моё тело, вырываясь наружу лишь спазмами всхлипов, глаза нестерпимо щипали слезы. В тот момент меня не существовало как личности – я отбросил все человеческие условности, уподобившись животному, безвольно бултыхающемуся в океане боли.

Я все ещё сжимал её в своих объятиях, целовал её, пытался трясти, умолял проснуться – краем сознания осознавая всю тщетность моей истерики. Я до сих пор не знаю, сколько я так просидел, тихо подвывая что-то из её любимых песен. Кажется, это был Muse. Я делал это не для неё, о нет. Пелена безумия уже отступила, я напевал этот реквием лишь для себя, сил плакать больше не осталось. Тогда меня не удивило, что происходило всё где-то в безымянном поле средней полосы: вокруг тревожно шепчутся мёртвые стебли травы, а над головой собираются серо-грязные тучи, коленями я ощущал сырую землю и вокруг, до самого горизонта – ничего, только бескрайнее море пожелтевшей травы.

Закапал противный ноябрьский дождь. А я всё сидел и укачивал на руках свою любовь и тихо напевал её любимые песни. На её лицо падали капли дождя, пробегали свою короткую жизнь, повторяя все изгибы, прежде чем сорваться и упасть вниз, в сырую землю. Совсем как люди…

Я похоронил её там же, среди безымянного поля. Ей бы здесь понравилось – она любила жизнь во всех проявлениях, умела видеть красоту там, где я видел лишь жухлую траву и грязное небо.

Моя минута молчания, быть может, продлилась час, или день, или вечность – с того дня время потеряло для меня всякое значение, были лишь я и моя боль, а вокруг пели псалмы бессчетные гектары травы.