Под миртами Италии прекрасной

Нажимаю на кнопку правого звонка. Дверь открыла женщина, назвавшая себя женой сторожа. Объясняем ей цель нашего прихода, но она говорит, что без разрешения греческого консула синьора Мондалиса в церковь Святой Троицы теперь никого не пускают. Впрочем, разрешение можно попросить по телефону.

Набрав номер, она сама ведет переговоры с консулом, повторяя для нашего сведения то, что он ей отвечает: «Церковь открыть в виде исключения разрешается, но никаких фотографий…». Беру трубку и вновь объясняю, что, будучи журналистом, хотел бы именно сфотографировать разыскиваемую мною могилу, если она, конечно, сохранилась. После некоторого раздумья консул дает разрешение и на это.

С трудом поворачивая большой ключ в заржавевшем замке, жена сторожа заранее извиняется за неприбранность внутри церкви. Несколько лет назад, говорит она, в ней начали делать ремонт, но так и не кончили — не хватило денег. Да и работали плохо — новая штукатурка обваливается, а вот старая хотя и потемнела от времени, все еще держится. Видимо, состояние, в котором находится церковь, и было причиной введенных консулом ограничений.

Сквозь распахнутую настежь дверь в просторное, под обширным куполом, но сумрачное помещение хлынул солнечный свет. Иконостас со снятыми створками царских врат расположен справа от дверей, через которые нас впустили. Пол перед ним устлан большими, одинакового формата черными каменными плитами. На одной из них, лежащей прямо против алтаря, в третьем ряду от него, двойная, по-русски и по-французски, надпись: «Здесь погребен Тайный Советник Сергей Григорьевич Ломоносов, чрезвычайный посланник при Нидерландском Дворе, скончавшийся во Флоренции 13/25 октября 1857 года» (он умер во флорентийском поместье А. Н. Демидова — Сан-Донато).

Осмотрев церковь, мы уже направлялись к выходу, когда я увидел у стены, около самых дверей, мраморный памятник с именем А. Я. Италинского — «русского посла при Святом Престоле и Великогерцогском Тосканском дворе, умершего в Риме 15/27 июня 1827 года в возрасте 84 лет».

Это имя часто встречается в литературе о русских писателях и художниках, живших и работавших или просто бывавших наездами в Италии. Андрей Яковлевич Италинский — посланник в Неаполе с 1795 года, в Риме — с 1817-го — был широко образованным человеком, доктором медицинских наук, почетным членом Российской Академии художеств и Академии наук. Живо интересуясь археологией, он собрал замечательную коллекцию древностей.

В приписываемой Стендалю малоизвестной и, если не ошибаюсь, не переводившейся у нас статье об иностранных послах в Риме так описывается встреча с ним: «Я вошел в соседний зал… и оказался рядом с Италинским, только что прибывшим русским послом. Уже давно он был в Риме центром эрудиции… В его серьезной и философической внешности, в его несколько сутулой фигуре легко узнавались увлечения, связанные с усидчивостью и кабинетными занятиями. Италинский редко покидал свой дворец, расположенный на piazza Nuova (Новой площади. — Н. П.); он жил в среде постоянно заседавшей академии, состоявшей из антикваров, востоковедов и ученых Рима…» В статье отмечается и успех дипломатической деятельности русского посла в католическом Риме. Эти похвалы не случайны. Как и Стендаль, Италинский с сочувствием относился к борьбе итальянских патриотов за свободу своей родины. Что касается описания внешности Италинского, то оно вполне соответствует его портретам, один из которых нарисован Кипренским, другой высечен из мрамора Гальбергом. Впрочем, эрудиция — эрудицией, а чиновник остается чиновником. В архиве министерства иностранных дел есть донесение Италинского, настаивающего на отзыве Кипренского из Италии (сообщил мне историк М. Додолев).

Но не только об Италинском думал я в ту минуту. Уже давно возникшее сомнение, постепенно переросшее в убеждение, что Корсаков (православный) не мог быть похоронен в ограде католической церкви, находило здесь еще одно подтверждение. Ломоносов умер во Флоренции. Италинский — в Риме. Но оба похоронены в Ливорно. Очевидно, в то время это греческое кладбище было единственным, по крайней мере в центральной Италии, где похороны совершались по православному обряду. А что если и Корсаков?..

Жаркое средиземноморское солнце уже давно перевалило за полдень, но, казалось, не оставило намерения подпалить высохшую траву, густо присыпанную хвойными метелками кипарисов. Время было обеденное, и сопровождавшая нас женщина поглядывала на часы.

Начали с ряда, расположенного вдоль стены. Ведь Энгельгардт писал: «Близ церковной ограды».

Как и внутри церкви, здесь тоже встречались русские имена, но Корсакова среди них не было…

Оставались два последних ряда, за которыми лежала территория уже другого — голландского кладбища. На одном из стоящих почти вплотную к ограде памятников было начертано имя Корсакова. Но теперь, когда столь затянувшиеся поиски наконец завершились, в это трудно было поверить. Снова и снова перечитывал я короткие, сглаженные солнцем, ветром и дождями французские строки: