Под стягом Святослава

Ханбалык — восточная торгово-ремесленная часть города Итиль-кела. Здесь не разрешалось строить дома из кирпича, здесь ни один шатер не мог быть выше десяти локтей, отсюда с почтением и покорностью смотрели на берег западный — каганову ставку. И все-таки шелковый шатер Хаджи-Хасана возвышался над Ханбалыком на целых сорок локтей! На то было специальное разрешение великого царя. Во всей столице только каганы ставили шатры на пять локтей выше жилища Хасана. И только Шад-Хазар жил в каменном дворце на острове, посредине реки. Царский храм великолепием своим спорил с самыми роскошными дворцами Востока и высотой был в сто пятьдесят локтей. Серебряный шпиль венчал его. И на много фарсахов[36] вокруг был виден золотой диск, изображавший солнце, — символ верховной власти в Хазарии. На самом конце серебряной иглы сверкал он днем, блеском своим споря с настоящим светилом, и полыхал ночью, отражая свет сотен факелов и жертвенных костров.

Но… богу — богово! Великий царь — живой бог хазар на этой земле! Хаджи-Хасан был богом в торговом мире и тоже, когда он того желал, мог освятить толпу.

Эльтеберы и тарханы Хазарии — князья и военачальники — зубами скрежетали при виде Хасанова жилища. Однако власть того, невидимая, но ощутимая каждым, в том числе и каганами, заставляла смириться любую гордость.

Все знали, что Хасан совершил хадж — паломничество в святую Мекку, где увидел и поклонился Каабе — черному камню, «подаренному правоверным самим аллахом». В Хазарии жило много мусульман. Войско кагана-беки из двенадцати тысяч ал-арсиев целиком подчинялось заветам Мухаммеда. Любой из этих воинов готов был жизнь отдать за святого Хаджи-Хасана, тем более что немалый ручей золота тек им из казны богача. Каган-беки в мирное время не платил ал-арсиям ни гроша, и воинам-мусульманам приходилось собирать дань с покоренных народов, чтобы получить часть ее как плату за труд. Частенько «белые бога- туры» совершали набеги на земли соседей, чтобы захватить добычу и пленников. И то и другое, обычно по сходной цене, попадало к арабскому купцу Хаджи-Хасану…

Когда важный араб в расписном халате скрылся за полами шатра и толпа просителей разбрелась в разные стороны, Летко пристальней пригляделся к тем, кто осаждал прилавки Хасанова торжища: в основном здесь были воины. Русский посол отметил это мгновенно.

Справа от прилавка, за отдельными столиками — их было около двадцати, — сидели Хасановы менялы. Они бойко отвешивали золото и серебро. Слуги сносили задаток — дорогие меха, одежду, ткани, драгоценные поделки — в стоящий рядом глинобитный дом без окон; сгоняли овец, коз, коров и верблюдов в дощатые загоны. Оттуда же выводили горячих арабских, нисийских и текинских скакунов, а из кладовых выносили богато украшенную сбрую для них. Сверкали клинки мечей, вынутых из тисненых ножен. Жадные глаза воинов оценивали качество стали. Звенел бранный металл под легким пощелкиванием ногтей. Цокали языки, восхищенные возгласы раздавались:

— И-ех! Хороша дамасская сталь! Легко срубает головы кяфиров!

Гибкий, похожий на пантеру, воин описал тонким клинком круг над головой, крикнул хвастливо:

— Зарублю самого кагана Святосляба!

Никто из воинов, стоявших вокруг, не расхохотался ему в лицо на похвальбу: боевой пояс на тонкой талии ал-арсия украшало множество золотых бляшек — знак убитых и плененных врагов, а четыре подвески означали, что хозяин их одержал четыре победы в поединках с чужеземными богатурами!

Воины не засмеялись. Не засмеялись и их слуги. Только один из бедняков, могучего сложения, проворчал:

— Нашел чем хвастаться, облезлый хвост павлина. Каган-беки Урак не чета тебе был и то голову потерял. Подожди, порождение ехидны, сунься только в Урусию, тогда каган Святосляб сделает бубен из твоей ослиной шкуры. Дай то, Тенгри-хан! — И благоговейно посмотрел на небо.

К счастью для бедняка, ал-арсий за гамом голосов и звоном металла не услышал его, не то дамасская сталь тотчас бы испытала себя.

Но Летко Волчий Хвост услыхал, и эти слова пришлись ему по душе.

«Не больно-то жалуют истинные козары князей своих и этих пришлых воинов… Однако ж хакан-бек Асмид войну готовит! И по всему видать, против нас. Ну да на сей раз мы его устережем!.. Прав пастух козарский: быть шкуре бахвальщика сего на барабане, только не на княжецком — чести много. Хватит и моего. Надобно запомнить молодца…»

ХАДЖИ-ХАСАН ОБЕЩАЕТ

тражник у входа загородил дорогу копьем.

— Идите к помощнику Исмаилу-баши. Туда! — показал воин вправо.

Летко сунул ему под нос каганов ярлык — красный лоскут шелка с золотой вязью письма. Охранник открыл рот от изумления, склонил голову и проревел внутрь шатра:

— Дорогу посланнику светоносного шаха Хазарии Наран-Итиля!

Тут же полы шатра распахнулись, и перед руссами возник все тот же внушительный араб с сухим горбоносым лицом, склонил надменную голову и, не глядя на гостей, проговорил через силу покорно:

— Святой Хаджи смиренно просит… — Привратник поднял глаза, притворно-радостно изумился: — Ах-х-ха! Ашин Летко! Проходи, будь гостем. Хаджи-Хасан уже справлялся о тебе…