Под стягом Святослава

— Здрав буди, Махмуд, — рассмеялся Летко Волчий Хвост. — Раздобрел ты с тех пор, как мы последний раз в Киев-граде виделись.

— Жизнь такая. Раньше я все больше на коне скакал, а теперь стареть стал. Проходи, Ашин Летко: властелин мой не любит ждать…

Богач почетно принял знатного русса. Они вдвоем сидели на роскошном персидском ковре, скрестив по-восточному ноги. Золотая и серебряная посуда ломилась от заморских яств. Кубки тончайшей резьбы благоухали ароматом легких грузинских вин.

Собеседники поглядывали друг на друга испытующе, улыбались ласково и стелили велеречие вокруг здоровья, богатства, удач и долгой жизни.

Прислуживал им старый слуга-нубиец, черный как сажа, отчего седая голова его казалась ослепительно белой. Летко знал, что Темир — так звали слугу — глух и нем. Большие коричневые глаза старика ласкали лицо русса, а иногда источали тревогу — на мгновение всего, не больше. Тогда Летко взглядом успокаивал его: коварство за благодушием и улыбками не могло ускользнуть от взора умного человека. А Летко Волчий Хвост был умен, как торговый бог славян Велес, поэтому Святослав отправил его послом к кагану-беки Асмиду.

Хаджи-Хасан выглядел моложаво, хотя и перевалило ему за пятьдесят. В скромной одежде и белой чалме паломника, с черными, как кожа нубийца, живыми глазами он был похож на воина больше, чем самый настоящий ал-арсий: под широким шелковым халатом угадывалось гибкое, сильное тело. Он был ласков той лаской, какая присуща леопарду, готовому к стремительному прыжку. Благодушие его настораживало и усыпляло одновременно.

Летко тоже казался беспечно-веселым, но Хаджи-Хасан видел, что русс насторожен и готов к мгновенному противодействию.

«С каганом Святослябом дружить надо, — думал араб. — Земли его беспредельны, товары там дороже золота. Но купцов урусы пускают только в несколько городов… А если бы торговать по всей Урусии, то богатства мои удвоились бы…»

Летко, принимая кубок из рук Хасана — честь для всех великая, — улыбнулся, поблагодарил.

«Нет могутнее сего купца заморского на всем Востоке, — размышлял русс. — Надобно, сил не жалеючи, сделать его своим сторонником. Ежели мне удастся это, люд русский избавлен будет от многих бед…»

Когда положенный ритуал был соблюден, Хаджи-Хасан как бы мимоходом обронил:

— Великий царь Иосиф просил меня…

Летко широко распахнул глаза: он знал, что великого царя никто из смертных, кроме трех правителей Хазарии — кагана-беки, чаушиар-кагана и кендар-кагана, — лицезреть не мог. Да и то эти властители могли явиться к великому только в крайнем случае, соблюдая при этом унизительный ритуал: идти только на коленях, босиком, с зажженным куском сандалового дерева в руке, с поясом на склоненной шее и опущенными долу глазами. Тех же, кто даже случайно бросит взгляд на живого бога хазар, немедленно умерщвляют. А уж чтобы Итиль-хан — так звали его руссы — попросил кого-либо и о чем-либо, эт-то…

— Нет-нет! — рассмеялся Хасан. — Он просил меня через чаушиара — визиря телохранителей своего дворца.

— А я и чаушиара не видел. Дважды с хакан-беком толковал. Да только попусту. Склизкий он, что твой налим. А с визирем потолковать не мешало бы… Да так, чтоб никто не проведал. — Русс вопросительно глянул прямо в быстрые глаза араба.

Тот не отвел взгляда, но и не ответил на скрытый вопрос: словно не понял, о чем речь.

— Великий царь просил меня доставить его письмо в Андалус[37] к ученому еврею Хасдаи-ибн-Шафруту. Тот спрашивал царя Иосифа о земле Хазарской, где, как он слыхал, хорошо живется его соплеменникам; где главная вера от Моисея; где иные веры и народы ничего не стоят.

Летко криво усмехнулся.

— Да-да, — подтвердил серьезно араб. — Мне дали перевод письма Хасдаи-ибн-Шафрута, которое этот почтенный евреи прислал Шад-Хазару в позапрошлом году, а ответа на него никак получить не может. Хотя ответ этот написан уже давно.

— А разве иудейские купцы не могут доставить в Андалус послание царское?

— Пробовали, но не смогли.

— Это евреи-то? — не поверил Летко.

— Вот именно. Путь через Румию[38] им заказан. Там царь Никифор изгнал детей Моисея из своей страны, многих казнил и ограбил. Никифору золото нужно для войны с нами, и он делает глупость за глупостью… Путь через Великую Арабию далек и опасен: халифы Арабистана[39]грызутся между собой и рвут империю Мухаммеда на части… О-о времена тяжкие! — вздохнул Хаджи-Хасан.

— Прошли бы по Руси, — сказал Летко. — У нас много евреев и никто их не трогает. В Киев-граде даже торговый конец их именем зовется.

— Урусия, да. Но через страну мадьяр и Болгарию путь им отрезан. Болгарский царь Петр смотрит в румскую сторону и делает то, чего захочет Никифор Фока. А мадьяры держат саблю против Оттона, царя германцев, у которого иудеев много и которые ссужают ему золото для войны с мадьярами и франками. Видишь сам: пути евреям в Андалус почти все закрыты. А мои люди пройдут всюду, даже по Румии, с которой воюют халифы Арабистана.

— А что в послании царском? — простодушно спросил Летко.