Под стягом Святослава

Между тем подожженные руссами челны и плоты приближались к подножию восточной башни, где стояли хазарские военачальники. Ханы подошли к краю площадки и через бойницы посмотрели вниз: горящее дерево течением прибивало к камням. Весь восточный угол Саркела заволокло густым черным дымом. Огонь взметнулся высоко. На башне стало трудно дышать.

— Они что, дураки? — кашляя, спросил каган. — Они что, хотят поджечь камень? Ха-ха-ха-кха-кха!

— Поистине у Святосляба помутился разум! — поддержал могучего Амурат-хан.

Все остальные беки стали поддакивать, косясь на кагана: задыхаться в смрадном дыму никому не хотелось, и они ждали, когда наконец надоест это и могучему. Но тот, вопреки здравому смыслу, продолжал стоять здесь, хотя разглядеть что-либо на реке из-за черно-сизой удушливой мглы было решительно невозможно.

Ханов корежило, они задыхались. Вдруг все ощутили палящий жар и перед глазами хазар взметнулся в небо гигантский язык тусклого пламени.

Каган-беки отшатнулся, закашлялся и поспешил вниз. Башня наполнилась дымом, дышать в ней было почти невозможно, богатуры уже давно покинули ее. Невольно Асмид ускорил шаги: он почти бежал. Эльтеберы хрипло дышали ему в затылок.

— Пошли туда! — показал Асмид на южный донжон…

С высоты двадцати метров беки, прикрыв ладонями глаза от лучей встречного солнца, жадно следили за рекой.

Асмид обернулся, мрачно глянул на своих сподвижников, помолчал, играя скулами, потом спросил:

— Что может сделать огонь с камнем? Кто скажет? Только воздержитесь говорить, что каган Святосляб дурак!

— Позволь мне, о могучий! — выступил вперед храбрый и прямодушный Ровдух-богатур.

Каган-беки с сомнением посмотрел на него, однако кивнул утвердительно.

— Если бы камни стен и башен были сухими, огонь ничего бы не сделал с ними. Но, — Ровдух показал на стену, — за много лет вода проникла внутрь. Как только огонь разогреет воду внутри кладки, пар станет рвать камень и стена рухнет.

— Та-ак! — не поверил ему каган. — А вы что скажете? — холодно спросил он ханов.

Амурат выступил вперед. Асмид поморщился и пальцем указал ему на прежнее место. И тогда ханы наперебой стали восхвалять мудрость Ровдух-богатура.

— Повелеваем! — Каган-беки в упор смотрел на Амурат-хана. — Повелеваем насыпать вал позади стены!

Тот хотел было возразить что-то, но промолчал, поклонился и поспешил вниз исполнять повеление…

За необычным огненным штурмом крепости с интересом наблюдали патрикий Михаил и царевич Василий.

— Скажи, — вопрошал царский отпрыск, — неужели князь россов намеревается таким способом сокрушить камень? Ведь это не дерево!

— Сфендослав — смышленый варвар! Если он задумал именно так брать твердыню, простоявшую сто тридцать лет, то он ее возьмет. Можешь не сомневаться.

— Если это случится, я перед всеми поклянусь, что Сфендослав — самый искусный полководец в наше время! — воскликнул пылкий отрок.

— А потому и самый опасный враг Романии, — мрачно добавил Михаил.

— Но ведь он не воюет с нами!

— Пока не воюет. Но как только он сокрушит царство хагана, силы россов утроятся, а самомнение царя варваров вознесется под небеса. В какую сторону повернет свой меч такой воитель? У него только два пути: в Болгарию или Романию! Нам нежелателен ни тот, ни другой его шаг.

— Но Болгария и наш враг тоже! Пусть варвары дерутся друг с другом. Когда они в кровавой борьбе ослабнут оба, мы захватим земли и того и другого!

— Значит: «Разделяй и властвуй!» Ты хорошо усвоил завет македонского царя Филиппа![95] Хвалю! Однако посмотри, — патрикий кивнул в сторону реки, — с лодки только что сошел и, кажется, к нам идет человек. Вон тот, высокий, видишь?

— Который? Тот, что горбится?

— Да! Этот человек мне знаком. Это купец из Синопа. Его зовут Лорикат.

— Так пригласи его к нам! — нетерпеливо воскликнул царевич.

— Тише! Нельзя. Если он посчитает необходимым, то сам подойдет к нам.

— Что значит, пожелает? — покраснел от обиды Василий. — Кто он такой, чтобы желать? Ты сам сказал, Лорикат — простой купец.

— Прошу тебя, не выражай свое возмущение так громко. Мы все-таки не в Константинополе. Сотни глаз следят за нами. А Лорикат, — он понизил голос до шепота, — не просто купец, а…

После побега греческого воина из свиты византийского посла Святослав ограничил свободу Михаилу и его окружению. Охрана из десятка гридей всюду сопровождала их.

— Ты взял нас под стражу, царь Скифии?! — возмутился было патрикий.

— Ты что, посол? — рассмеялся князь. — Разве я посмел бы и промыслить о том? У нас, на Руси, положено: доброму гостю — добрый почет! Гриди сии почет тебе перед народом кажут, болярин ромейский. Гордись!

Патрикий прекрасно понял, что это за «почет», однако спорить не стал, смирился. Да и опасно было спорить: Святослав мог обвинить его в пособничестве хазарам, и если не казнить тут же, то высказать свое возмущение императору. А Никифор Фока тоже долго раздумывать не любит, когда дело касается его интересов. В открытую ссориться с руссами, особенно сейчас, когда войска заняты борьбой с арабами, властитель Византии не станет…