Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

Ярославский зритель культурен. Он не ведет себя подобно московскому, о котором в довоенном «Крокодиле» говорилось:

Еще актриса не сказалаПоследний пьесы монолог,Как публика бежит из зала,Сбивая билетеров с ног.

Момент ответственный, серьезный,Уже не отстает никто.Толпа летит лавиной грознойК своим калошам и пальто.

Московский зритель — зритель-безобразник. Ярославский зритель воспитанный. Главное, однако, не в этом. Ярославский зритель чрезвычайно внимателен к постановке. На каждую пьесу он ходит не менее двух раз: в первый раз — понять, как там говорят, раскусить замысел автора, а во второй — постановщика. Только в Ярославле можно было поставить «Недоросль», не объединяя действий (их даже в Москве объединяют: первое со вторым), и со всеми нравоучительными монологами Стародума. Зрители слушали, не уходили и аплодировали. Реплика: «Вот злонравия достойные плоды!» — вызывала бурный восторг и даже ответную реплику из зрительного зала: «Правильно, правильно!»

Словом, моя инсценировка имела успех, прошла много раз и оплатила постройку дачи и даже забора к ней.

Вот мы и подошли к тому, что меня мучает. Недавно приходит девушка, лет 22, выражаясь театральным языком, инженю на исходе… Белокурая, щеки с ямочками. Приятно-обыкновенное лицо. Просто прелесть! Говорит: «Сергей Николаевич! Я пишу кандидатскую диссертацию об инсценировках прозы Льва Толстого. Мне хотелось поговорить с вами о художественных принципах вашей инсценировки».

Я прямо-таки обомлел. «Каждое безобразие должно иметь свое приличие», — говорит чеховский герой. Какие у меня принципы? В моей инсценировке? Только деньги для дачи. И все.

Но девушка смотрит на меня с такой надеждой, с такой боязнью отказа. Она умоляюще говорит, что я «последний штрих» в ее диссертации. В глазах мольба… И еще какое-то восхищение мною: ее взгляд мне напоминал незабываемую В. Ф. Комиссаржевскую в роли Ларисы Огудаловой. Так она восхищенно, благоговейно смотрела на Паратова, как будто Паратов — это Пушкин, ничуть не меньше.

Что делать?

Я говорю девушке: «Сейчас поговорим о принципах. Я только распоряжусь насчет кофе. А вы поиграйте пока с Машкой». Машка — это наша кошка. Она мой соратник. Нам обоим следует вставать в шесть часов утра. И если я просыпаю, то Машка будит меня, царапаясь и мяукая, а если проспит Машка, то я бужу ее…

Итак, я ушел распоряжаться насчет кофе. На самом деле мне было незачем распоряжаться. Ирина Алексеевна всегда его варит, если кто приходит. Я просто выигрываю время, чтобы хоть чуть-чуть посоображать, что-то придумать. Через пять минут я появляюсь перед девушкой и высасываю из пальца «художественные принципы» моей инсценировки. — Сказав это, Сергей Николаевич приложил палец к губам. — И все прошло хорошо. Она сказала: «Теперь-то уж диссертация будет закончена». Она уходила довольная, более того — совершенно счастливая, выражаясь поэтически:

И было так нежно прощанье,Так сладко тот голос звучал,Как будто восторги свиданьяИ ласки любви обещал.

Она ушла. Но у меня какой-то гадкий осадок. Из-за гуманизма я сказал ей неправду. А может быть, надо было все же окунуть ее в противоречия реальной жизни?..

Последовала грустная пауза. Сергей Николаевич уныло и как-то даже виновато посмотрел на меня. Однако я, тогда преподававший теорию литературы, уже придумал, что ему ответить.

— Сергей Николаевич, — сказал я, — не сокрушайтесь… Вы все-таки поступили правильно! И притом, вовсе не отклонились от правды. Разумеется, у вас были принципы, когда вы писали инсценировку. Только вы не осознавали их! Не осознавали через понятия! Несомненно, вы не хотели, скажем, искажать Льва Николаевича. Это не принцип? Принцип! Несомненно, вы не хотели применять методы ультралевых театров. Конечно же у вас Вронский объясняется с Анной у декорации вагона, а не на трапеции около колосников.

Знаете, у Плеханова есть афоризм: «Кто не пьет вина, тот пьет воду». Иными словами, кто не пьет вина, тот все равно пьет, то есть: если творец не знает своих принципов, то все равно он их имеет, они у него есть.

— Спасибо, дорогой друг! Спасибо! Вы хотите меня утешить. И отчасти утешили. В ваших суждениях есть свой резон. Молодежь как-то передает свой оптимизм (я был тогда на 30 лет моложе С. Н.), и мыслит она иначе. Но я вспоминаю другой афоризм — Софокла: «Не всегда говори, что думаешь, но всегда думай, что говоришь». — И после паузы: — Быть может, и мы выпьем кофе. У нас, не хвалясь, кофе — не кофе, а нектар для богов…

Галкин Алексей Петрович[432]