— Это верно, — ответил он, — это неизбежная необходимость. Только жалко, что она противоречит гуманным принципам. <…>
Подобные вопросы возникали не однажды. Ему хочется понять, как во мне уживаются два таких различных, казалось бы, несовместимых творческих начала. И однажды он подытожил:
— Это ведь в тебе, как бы в миниатюре, живут Гомер и Архимед. Такое сочетание очень редкое. И все же я радуюсь за тебя. Хорошо, что ты живешь богатой духовной и творческой жизнью. Желаю тебе успехов. <…>
Я и не думал, и не мог предположить, что мне в жизни выпадет быть лично знакомым с одним из секретарей Льва Николаевича — Н. Н. Гусевым. Это случилось <…> в Болшеве, в доме профессора С. Н. Дурылина. Я увидел пожилого человека, скромно одетого, сидящего на веранде за круглым столом. Ирина Алексеевна суетилась у самовара, а Сергей Николаевич беседовал с Н. Н. Гусевым. Разговор шел о литературе. Сергей Николаевич вспоминал о своей встрече с Л. Н. Толстым, о том, какое огромное впечатление произвел на него этот сказочный старец, как во всем у него проглядывала житейская мудрость. <…> Я с большим интересом слушал их беседу. <…> Они были знакомы и дружили долгие годы. Еще после разгрома революции 1905 года Сергей Николаевич написал Н. Н. Гусеву стихотворение «Грустные дни»:
При следующем посещении Дурылина я встретился у него с академиком Н. К. Гудзием. <…> С Николаем Каллиниковичем я виделся только один раз. <…>
Меня все больше волновали вопросы человеческой личности с философских позиций. Как-то придя к нему и, к счастью, не застав у него никого, я затронул тему, которая меня волновала. <…> Я ему изложил как мог свои взгляды на существо вопроса. <…> Он терпеливо слушал и не перебивал. И только когда я кончил, он сказал:
— Немного наивно, но в целом логично. Я не материалист. Я больше гегельянец. Я нахожу, что кроме материи есть «дух», который руководит моралью, то есть что-то, чего мы постичь не можем. Религия основана на этом, но она впитала в себя основу «духа» как высшее, духовность, как что-то такое, от чего человек должен отталкиваться в своем сознании. Я бы разделил материальность и духовность. По-моему, в одном — наше спасение, в другом — наша гибель.
— Вы считаете, что цивилизация приносит гибель?
— Не совсем так. У нас есть примеры истории, когда человек достигал значительного прогресса в своей истории, а в конечном итоге приходило разрушение, гибли духовные ценности, пример: древний Китай, Индия, Эллада, Рим. Губили всё социальные структуры. Без высоко организованной духовности не может быть движения вперед!
— Но ведь в Греции и Риме духовность была на высоком уровне?
— Да, все это так, но погубило ее социальное устройство. С нашей культурой происходит примерно то же.
Тут беседу прервало посещение нового для меня гостя. Пришел Петр Петрович Перцов, в прошлом издатель. Это был человек преклонного возраста, с совершенно седой головой, но держался бодро. <…> Я понял из разговора, что их знакомство длится уже свыше 50 лет. Как и во многих знакомых Дурылина, в Перцове явно просматривалось доброе сердце. <…> Он знал многих людей, имена которых мы сейчас произносим с уважением. <…> Он приехал, как мне показалось, с самым дорогим для него — воспоминаниями юности, от которой остался у него пожелтевший листок бумаги со стихами, где хранилась частица его богатой души. Чтобы передать стихи, он шел от станции Болшево до дома Дурылина целый час, а всего от станции до дома один километр. Действительно, «старость — не радость». <…>
С. Н. Дурылину
с воспоминаниями о прошлом. 1935 г.
Миновало