Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

Нестеров смолчал, и улыбка появилась на его лице. <…>

В один из дней Сергей Николаевич был занят, а Михаил Васильевич пригласил меня погулять с ним по саду. Мы ходили с ним по тропочке, и он мне рассказывал о своих знакомствах с И. Н. Крамским, Н. Н. Ге, В. М. Васнецовым, В. И. Суриковым и, конечно, более подробно о своем учителе В. Г. Перове. <…> Теплее всех он рассказывал о Перове, Крамском и Сурикове. О Ге говорил мало и холодно. Похвалил только картину «Петр и царевич Алексей», потом заметил, что Ге был очень самолюбив и что его картину «Христос перед Пилатом» он не одобрял.

Потом мы отдыхали с ним на его любимой скамейке в углу сада. Он мне рассказал, как одну из туй, что росла напротив входа на веранду, они сажали вместе с Ириной Алексеевной. <…> Я ему сказал, что о туях у меня есть стихотворение.

— Почитайте мне, это очень интересно, — сказал он.

Я прочитал. Привожу стихотворение потому, что Михаил Васильевич воспринял его по-своему.

Я посадил ее такую,Что до колен была.И за пять лет малютка туяМеня переросла.Я под метели перебранкуРешил ее спросить:

— Скажи, как можешь ты, южанка,В стране морозов жить?— Так и живу, как раньше жилиВ сибирской стороне:Боролись, мучались, любили, —

Она сказала мне.

— Это же вы о Сергее Николаевиче написали, только выразили в художественном образе.

Я в то время не знал, что Сергей Николаевич с Ириной Алексеевной не по доброй воле несколько лет томились в Сибири. Об этом мне впервые поведал Михаил Васильевич Нестеров. <…>

Глава V. Война

<…> Я решил идти на фронт. Перед ноябрьскими праздниками 1941 года я пришел к Сергею Николаевичу проститься. У него я встретил Щепкину-Куперник и Нестерова. <…> Дурылин повел меня в кабинет и подарил записную книжку небольшого формата, сказав: «Это тебе пригодится в походной и боевой фронтовой жизни». Держался он мужественно, никуда не собирался эвакуироваться, внутренне веря в победу. В книжке были перечислены города и фамилии хороших знакомых Сергея Николаевича, к которым в случае нужды я мог обратиться за помощью. <…>

— Русский народ победить нельзя, его внутренние силы никто не знает, и, если его разозлят, он встанет во весь свой гигантский рост и — гибель врагу!

— А какие у вас, Сергей Николаевич, доказательства?

— Самое веское мое доказательство — в моей убежденности, а такая убежденность в каждом русском человеке есть.

Потом, порывшись в письменном столе, достал брошюру, пожелтевшую от времени, с названием «Начальник тишины» и, вручая мне, сказал:

— Это моя убежденность в нашей победе над фашизмом. Ты ее хорошенько почитай, тут о русском народе и его вере, которая сберегала его от всех несчастий. Я ее написал в Первую империалистическую войну, она и сейчас актуальна. Она тебе поможет выдюжить и пройти через все испытания. Верю в тебя. <…>

…Нас троих вызвали в штаб полка, где нам выдали направление в Горьковское училище зенитной артиллерии (ГУЗА). <…> В Горьком в училище меня не приняли, так как оно было уже укомплектовано. Куда идти дальше, я не знал. Наступил вечер. Я вынул записную книжку <…> Сергея Николаевича. <…> Я нашел в ней фамилию народного артиста А. Д. Дикого. Решил идти к нему. <…> Вышел ко мне полный, седоватый человек около 50 лет. Я представился и был сердечно принят. Просидели мы за разговором почти всю ночь. Я рассказал все о Дурылине и о своей неприятности, приведшей меня к нему. Он внимательно выслушал и пообещал помочь. Утром кому-то позвонил и посоветовал идти в училище и обратиться к дежурному офицеру. Я так и поступил. И получил новое назначение в Ярославское пулеметно-минометное училище.

Приехал в Ярославль. <…> Меня зачислили курсантом, но занятий еще несколько дней не было. <…> Открыв подаренную мне Дурылиным записную книжку с адресами, отыскал в ней Ярославль и фамилии Чудиновой А. Д. и Свободина Г. С. — артистов театра им. Волкова. Время приближалось к вечеру. Я решил пойти в театр, но билетов не было. Тогда я прошел через служебный вход и у служащего сцены спросил: «Могу я видеть Чудинову?» Он проводил меня до гримерной, где она готовилась к спектаклю. Я постучал в дверь. Меня пригласили войти. Открыв дверь, я увидел женщину средних лет, красивую, сидящую на стуле перед зеркалом. Она встала, удивленно посмотрев на вошедшего человека в военной форме. Я поздоровался, представился. Услышав имя Сергея Николаевича, она искренне обрадовалась. Сказала, что готовится к спектаклю и у нее нет времени поговорить со мной, но сейчас познакомит меня со своим мужем — Свободиным Григорием Семеновичем, который будет очень рад узнать, как поживают болшевцы, поскольку они очень любят и ценят их. Она вышла и через минуту вернулась с мужем — заслуженным артистом УССР.