Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

«Дорогой Николай Адрианович! Простите нас за долгое неотвечание на Ваши чудесные письма. Они одно другого лучше. Вся причина плохого отвечания состоит в том, что по приезде из Киева мы должны были за полтора месяца сделать то, на что требуется год. Сдана в набор большая книга — „Ермолова в ее письмах и воспоминаниях“. Подписана к печати большая „Заньковецкая“. Сдано в издательство второе издание „Биография Ермоловой“, дополненное. Сданы в институт три главы о Садовских и т. д. и т. п. Завтра читаю большую лекцию об Ермоловой. Даже не верится, что все это сделано…»

Такая «нагрузка», притом в «жесточайшие сроки» <…> может «свалить с ног» и вполне здорового человека.

* * *

<…> Мы познакомились и скоро подружились тогда, когда у обоих оставался за плечами долгий путь, когда как-то не думается о прошлом человека, с которым сблизила общность культурных интересов настоящего времени, когда хочется лучше узнать человека такого, какой он сегодня, а не был вчера и тем более позавчера. Оттого и получаются пробелы в знании биографии друга.

Не буду углубляться в догадки и теряться в области неизвестного. Буду рассказывать о тяготении Сергея Николаевича к Украине, об его искренней любви к культуре братского украинского народа, опираясь на его письма, как на «вещественные доказательства».

<…> Сергей Николаевич Дурылин в 1952 году был приглашен приехать в Киев Украинским театральным обществом. <…>

Собираясь приехать в Киев по театральным делам, чтобы прочесть четыре лекции на разные темы, в основном о связи русского и украинского театрального искусства, и сделать устный разбор четырех новых постановок в киевских театрах, Сергей Николаевич не забывает, что с Киевом тесно связано имя его большого талантливого друга, Михаила Васильевича Нестерова, и спрашивает в том же письме:

«Стоит ли мне привезти в Киев главы из моей книги о Нестерове (неизданные), о его жизни и работе в Киеве, чтобы где-то, кому-то прочесть?! Разумеется, чтение мое было бы безвозмездно, как и в Ленинграде… Если возможно, то напишите мне сейчас же. Я никого не знаю из музейных работников и художников; думаю, и они меня не знают. Другое дело театральные люди: я их знаю заочно, и они меня так же, и вот желают видеть и слышать словесно…»

Получив такое письмо, сопровождаемое просьбой: «А Вы отвечайте мне с совершенной прямотой, не думая чем-нибудь огорчить меня…», я немедленно ответил, что безусловно стоит прочесть такую лекцию, что в Киеве среди музейных работников и художников найдутся люди, знающие его, что есть помещение, где можно собраться, и что все можно устроить, лишь бы приехал поскорее.

В Киев Сергей Николаевич приехал утром 22 мая 1952 года вместе с женой, товарищем и другом, помощницей в его работе Ириной Алексеевной Комиссаровой и сразу окунулся в водоворот работы. Завертелся как белка в колесе, совсем не щадя свои силы. 23 мая в Украинском театре им. Ивана Франко прочел лекцию на тему: «Щепкин и Украина». На следующий день, в Оперном театре, была лекция для артистов на тему: «Шаляпин, Собинов и Нежданова».

На первую лекцию я не попал, а на этой был и в первый раз в жизни не только слышал, но и видел на трибуне такого блестящего лектора, у которого слово и жест сливаются в одно неразрывное целое. «Вас, Сергей Николаевич, надо не стенографировать во время доклада, а кинематографировать», — сказал я ему после лекции.

Случалось иной раз слышать выступления как будто и «пламенных» ораторов, но жесты их рук и движения туловища повторяются, как твердо заученный ораторский прием. Бывают и такие, которые напоминают не то «ветряную мельницу», не то «Петрушку», так они «страшно» темпераментны!

У Сергея Николаевича Дурылина не было заученных ораторских приемов. Слова и жесты были от природы четко координированы. Они не повторялись, а менялись в прямой зависимости от мысли, выраженной звуковым и мимическим способом.

Говорил он певцам о знаменитых певцах — Шаляпине, Собинове, Неждановой, которых слышал и видел много раз, и как человек чуткий, одаренный музыкальным слухом, он мог передать словами профессионалам, в чем заключалось мастерство каждого из них, особенности голосов и вокального исполнения. Как человек, основательно изучивший и понимающий театральное искусство, Сергей Николаевич обратил особое внимание своих слушателей на то, какое огромное значение имеют четкая дикция и увязка жестов и движений певца со смыслом тех чувств, которые он переживает, которые не говорит, а поет, чем только и должен отличаться от драматического артиста. <…>