Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

В советские годы, помимо цензуры, была и самоцензура. Литература сделалась трудным и опасным занятием. С. Н. Дурылин, готовя к печати свои книги, статьи, специально для редактора вписывал «просоветский» абзац, без которого работа не была бы опубликована. В книге «Нестеров портретист», являющейся главой большой книги, Дурылин не называет имен Флоренского и Булгакова, Ильина, говоря о портретах «Философы» и «Мыслитель». Совсем не помещает в книгу главу о портрете репрессированного хирурга С. С. Юдина…

В последние годы у Сергея Николаевича Дурылина установились тесные связи с Киевом на почве театроведения. Об этом подробно пишут Тернюк П. И., Прахов Н. А., Комиссарова И. А.

Сергей Николаевич Дурылин скончался 14 декабря 1954 года в Болшеве. Ему было 68 лет. Всего полтора года прошло со дня смерти Сталина и еще далеко было до хрущевской оттепели. Дурылин и мечтать не мог о публикации большинства написанных и глубоко запрятанных работ. А многое из задуманного и написать-то не имел возможности. Сохраняя и оберегая свою внутреннюю свободу, независимость суждений, Сергей Николаевич не мог не испытывать страх перед сталинской мясорубкой, перемалывающей судьбы и жизни, в которой он побывал. Этот страх, ожидание ареста, видимо, не оставляли его многие годы. Еще в дневнике «Троицкие записки» (1918–1919) отмечает: «Пока на ночь молился, пока ложился — страх: вот идут, и спал, должно быть, под страхом».

У Ирины Алексеевны хватило силы духа, воли, а главное, веры в Бога — «на все святая воля Твоя, Господи», — чтобы не растеряться, не впасть в отчаяние, не опустить руки. Теперь смысл своей жизни она видела в увековечении памяти Сергея Николаевича. Организовывала ежегодные вечера памяти в ВТО, ЦДРИ, Доме литераторов, в библиотеке им. С. Н. Дурылина, открытия которой добилась с большим трудом. Стараниями Ирины Алексеевны имя Дурылина было присвоено улице, ведущей к библиотеке, на ее здании и на болшевском доме были укреплены мемориальные доски. Выпускались почтовые конверты с портретами С. Н. Дурылина… Кроме того, она систематизировала архив Сергея Николаевича, делала его описи, хлопотала о публикации его работ. Готовила дом для мемориального музея, о создании которого мечтала.

Комиссарова-Дурылина Ирина Алексеевна

За три года, проведенные в тихом городке, среди природы, силы Сергея Николаевича немного окрепли. Но нас не оставляли приключения — горя.

Сергей Николаевич пожелал пересмотреть свой архив[365], и я постепенно привозила в Киржач его рукописи, много ценных книг с автографами и прочее, скопившееся почти за 35 лет его литературной работы. Когда стали переезжать, запаковала и погрузила в багаж, а сама уехала к Сергею Николаевичу, который был уже в Москве.

И надо же было случиться, чтобы пакгауз, полный хлеба-зерна и краски, не горевший уже 500 лет, в ту же ночь сгорел. Сгорели и наши вещи, все, что я привозила для просмотра из Москвы. Багаж был не застрахован, и мы получили за все 150 руб. Дорого стоила больному сердцу Сергея Николаевича потеря его архива (уже не в первый раз). Пришлось положить его в Новодевичью нервную клинику[366].

В больнице его устроили в отдельную комнату-коморочку, но без двери. Больные быстро прознали о нем и стали приходить на беседу. Сергей Николаевич очень уставал от их разговоров-рассказов, а каждый длинно рассказывал о том, чем он болен (т. е. помешан); у его комнаты создавались очереди. Меня не пускали, считали, что для больного нужно уединение. А какое же уединение, когда целый день у двери Сергея Николаевича толпились больные[367]. Записки от него мне передавались самые отчаянные: «Возьми меня, а то я заболею и никогда уж не поправлюсь»[368]

. Доктора не выпускают, говорят, что еще не исследовали его. Наконец как-то вечером, я прорвалась к нему и окончательно решила взять его из больницы. Пробыл он в клинике 8 дней[369]. «А мне показалось, что я был там 8 лет», — так сказал Сергей Николаевич.

Сначала было очень трудно с ним. Сергей Николаевич успел уже усвоить некоторые манеры тамошних больных. Надо было как-то избавляться от них. Уходить от него мне врачи не рекомендовали, а условия жилищные были таковы, что надо было как-то обдумать и что-то предпринять: 5 человек на 18 метрах[370]. Голова моя кругом шла: что делать? В то время нас сторонились знакомые, ибо только что кончились десятилетние ссылки Сергея Николаевича. Он был во всем оправдан, но люди боялись: «как бы чего не вышло».

Однажды иду я по улице, задумалась. А около нас букинист торговал книгами. Было у меня 10 рублей денег всего.

— Дяденька, нет ли у вас книжки такой, которая была бы приятна читателю?