Под цикадным деревом

Интересно, она правда принесет напитки?

— Бедняжка, — прокомментировала Роза, — я все время ей досаждаю. Идем.

Она проводила нас в свою келью — крошечную, хорошо освещенную, без излишеств.

Мы с мамой сели на скамеечку у стены. Роза, пыхтя, плюхнулась на край кровати.

— Садитесь ближе, еще ближе. Я живу здесь вот уже шестьдесят лет, и никто никогда не проявлял такого упорства, чтобы увидеться со мной.

Мы подвинули скамейку поближе к кровати. Роза дотронулась ладонями до моей щеки и улыбнулась.

— Ты, должно быть, племянница Эвтерпы, да? Вы с ней одно лицо.

Я кивнула.

— Я так по ней скучала после войны…

Мама открыла старенькую пластиковую, полностью розовую сумочку и протянула ей носовой платок. Роза взяла его и расправила, как ребенок, притворяющийся спокойным, скрывающий эмоции; ребенок, воспитанный и почтительный, но все же ребенок, разворачивающий подарок.

— Этот платок, — сказала она на диалекте. — Нам было по восемь лет…

Она встала, подошла к старинному деревянному комоду медового цвета, выдвинула верхний ящик и показала предмет, который мог храниться только у Розы, богатой подруги Эвтерпы. Без сомнений, она держала в руках маленькую деревянную шкатулку со следом от сучка, которую подарила ей тетя Эвтерпа на восьмой день рождения.

— Эвтерпа была такой жизнерадостной. Как и вся ее семья. Я обожала вас, ее сестренок, завидовала Эвти, потому что у нее были вы и потому что она жила в доме, где царило счастье, даже несмотря на голод.

Эвтерпа была жизнерадостной, а еще любопытной. Она блистала умом, рассуждая о чем-либо. Мы с ней постоянно играли вместе на переменах. Потом в шестом классе родители отправили меня учиться в частную школу. Я там страшно скучала. К счастью, летом появился Нери. Это я с ним познакомилась. Наши родители были одного достатка, и они благосклонно относились к нашим встречам до тех пор, пока он не вступил в Сопротивление.

Я познакомила его с Эвтерпой, и с той поры мы стали неразлучны. Зимой он учился в мужском отделении моей школы, а Эвтерпа посещала государственную школу. Мы встречались друг у друга дома, играли в игры, слушали пластинки, обменивались книгами. Много времени проводили во дворе у Эвтерпы, потому что чувствовали, что там нам всегда рады. Бьянка была замечательной женщиной, она всякий раз умудрялась приготовить на перекус омлет и не вмешивалась в наши разговоры. Я видела, как она развешивала десятки и десятки одежек на веревке, тянувшейся от яблони до крыши уборной, рвала крапиву, кормила кур… У бедняжки дел было невпроворот! Ты, Урания, едва начала ходить, держась за ее черную юбку, когда меня отправили в монастырь.

Я помню: ты на всех смотрела так внимательно. Ты почти весь кулачок засовывала в рот, а твои зеленые глазки становились черными от сосредоточенности. Я была уверена, что ты понимала все, что происходило вокруг.

В ту ночь… я не спала. Я чувствовала, что Лоренцо родится, и ворочалась в кровати, думая о том, что вот-вот произойдет. Я переживала за Нери, боялась, что его поймают и убьют, боялась за малыша…

И подумать не могла, что тоже окажусь втянутой в эту историю.

Около полуночи тишину разорвал раскат грома. Я села в постели, мокрая от пота, сердце стучало так быстро, что мне стало дурно. Мне показалось, что молния попала в дерево. Вскоре — хотя, может, прошло гораздо больше времени, чем мне думалось, — повернулось колесо подкидышей.

Роза показала на гипсокартонную стену, за которой, как я помнила, дежурила послушница, забиравшая подкинутых в монастырь младенцев. Стену возвели недавно, пару лет назад.

— Я, как новенькая, спала здесь и отвечала за детей, которых оставляли ночью. Колесо повернулось, и я забрала младенца, завернутого в белое одеяльце, которое я узнала по краям: точно так же был обметан платок, подаренный мне Эвтерпой несколько лет назад. Я подбежала к окну со спящим младенцем на руках и сделала то, что строго-настрого запрещалось: выглянула на улицу, чтобы увидеть мать.

По занесенной снегом дорожке уходила женщина в черном. Это была Бьянка. Она сотрясалась от рыданий, а на руках уносила тебя, Урания.

Нери не успел прибыть вовремя и унести Лоренцо, а может, его схватили. Я не знала, что произошло. Мне оставалось только прижимать к себе младенца, оберегать его и мучиться от неизвестности: что произошло или происходит с человеком, которого я люблю?

Мучилась я недолго. Не прошло десяти минут, как с черного входа очень тихо постучали. К счастью, чувства у меня были обострены до предела, только я услышала стук. В тишине глубокой ночи, когда остальные сестры прекратили молиться и отошли ко сну, я открыла дверь. Передо мной стояли Нери и Эвтерпа.

Он протянул руки, и я передала ему ребенка.

— Как вы его назовете? — спросила я шепотом. Нельзя было использовать имя, которое выбрала семья Флавиани. Слишком опасно.

— Вальтер, — шепотом ответил Нери.