Под звездою Москвы

— Я по голосу твоему слышу… Ренэ? Что-нибудь случилось с ним? Жив он? Матье, не скрывай от меня. Мне страшно, Матье.

— Сядь со мною рядом, Марике. И ты, Луиза, садись…

— Говори, говори, Матье, говори скорей…

— Марике, нечего говорить!.. Ты все уже угадала сама…

Марике вскрикнула:

— Его уже нет? Не может быть… Не верю…

— Ренэ убит, Марике…

— Боже, как мне страшно… Помогите нам… делайте что-нибудь… как мне страшно… Матье, Матье… нет, это еще не так. Откуда ты узнал?

— Вот письмо, Марике.

— Давай его. Зачем же ты его скрывал? Кто имеет право скрывать от меня? Дай письмо. Оно — мое. Это все мое. Какая жестокость скрывать от меня мое самое главное.

Матье подал ей письмо. Марике читала и беззвучно содрогалась от слез.

— А жить надо, Марике… все-таки надо… — сквозь спазму выговорил Матье голосом, хрипящим, чужим, стараясь скрыть свой собственный смертельный ужас. Но слова его прозвучали как рыдание. И он, испугавшись, прервал себя. А Марике, в страхе от его страха, закричала скорбным криком без слов.

Луиза, которая сидела окаменев, вдруг встрепенулась из леденящего ее оцепенения; схватила, притянула Марике к себе и обвила ее руками, вырывая от Матье и как бы защищая ее.

— Не видишь, жестокий ты человек, Матье… Она ведь сейчас умрет… ей-богу, родные мои, она умирает… да что же вы смотрите… негодяи вы этакие… Да ты неправду говоришь, Матье, да сам-то ты знаешь ли хорошо? Не ошибся ли? И кто это тебе сказал?.. Да не может этого быть… да я ведь няньчила Ренэ… да лучше его никого не было на свете…

А в это время с улицы стучали в дверь. Матье и Марике не слышали. Стук гремел все сильней.

Его услышал первым Альберт. Он вскочил.

— Стучат!

Тогда услыхала и Луиза.

— Стучат. Да, стучат.

— Колотят сапогами в дверь! Это — немцы! Опять немцы! — Луиза всплеснула руками, — о матерь пречистая, что с нами будет!

— Идите, тетя, откройте. А я спрячу Матье и Марике.

— Я боюсь, Альберт. Я не пойду.

Альберт бросился к Матье.

— Скорее уходи! Немцы! Матье, Марике, придите же в себя. Опомнитесь же! Спасайся, Матье. Я тебе говорю… тебе… что ты так смотришь?.. беги, говорю, и уводи скорей Марике; это — немцы. Да ты не понимаешь, что ль, не слышишь, что я тебе говорю? Матье! Матье!

Грохот смолк, но, очевидно, на дверь навалились. Она затрещала. Альберт бросился в переднюю, шепнув Луизе:

— Велите им бежать скорей… а я пойду, задержу немцев как только можно.

Матье, наконец, понял, что происходит. Он быстро отвернул с места скульптурную группу медведей, поднял Марике и повел ее к открытому входу в подземелье.

— Идем, идем, Марике… сюда ломятся немцы… идем скорее…

Марике поднялась. Ее лицо казалось спокойным, но спина сгорбилась, как будто на нее взвалили тяжесть, которая вот-вот придавит ее к земле.

— Иду, Матье… я иду… не поддерживай меня…

Они были уже у самого спуска, как вдруг Марике остановилась.

— Нет. Я не могу… Я вернусь…

— Погибнешь, Марике…

— Там, в моей комнате… все, что осталось нам от Ренэ… Я приду после…

— Марике… спроси Альберта, куда…

Марике не дослушала, она уже взялась за рычаг, чтобы закрыть ход в подземелье. Матье хотел было приласкать жену. Но чувство горя, самое стыдливое и самое исключительное из всех душевных состояний, остановило его. Истинная печаль не допускает рядом с собою никакого иного чувства. Матье испугался, как бы не оскорбить Марике утешеньем, хотя бы и безмолвным. Он спустился вниз. Марике повернула рычаг.

Слышно было уже, как Альберт открывал дверь на улицу. В музей уже донеслось с порога звяканье солдатских кованых сапог о плиты каменного пола. Марике и Луиза пробежали наверх в свои комнаты.

В переднюю вошли майор, капитан, штабс-фельдфебель Магуна, человек десять солдат и среди них те, что производили вывоз вещей из музея, Филипп и Бернгард.

Майор был возбужден и встревожен. Он приказал капитану произвести в доме обыск. Альберт решил, что немцы продолжают игру с обвинением его в «расхищении городского имущества».

Часть солдат, во главе с коротконогим, спустилась в полуподвальный этаж, где был расположен музей. Другая часть, предводительствуемая капитаном, отправилась в комнаты Марике и Луизы, а фельдфебель Магуна о тремя солдатами поднялся в мансарду. Альберту же майор велел следовать за ним в его собственный кабинет в бельэтаже.

Майор сел за письменный стол и показал Альберту на кресло, куда Альберт обыкновенно приглашал садиться приходящих к нему посетителей.

Майор, не говоря ни слова, стал по-хозяйски открывать один за другим ящики письменного стола. Из одного ящика он вынул бумагу, осмотрел ее; она ему не понравилась, и он бросил ее обратно в стол. Обыск ему, видно, сразу наскучил.

Майор вытянул ноги, посмотрел на потолок, достал портсигар и широким жестом расчистил перед собой место на письменном столе. От взмаха его руки со стола полетела на пол старинная валонская миниатюра, которую утром рассматривал в лупу Альберт.

Альберт взглянул на упавшую валонскую миниатюру. Ему хотелось поднять ее, но он удержал себя от этого.