Подход

Емельянъ Сидоровъ, по прозванью Мясникъ, хоть и былъ изъ числа мужиковъ исправныхъ и не ослабшихъ, какъ ихъ называютъ въ деревн, но выпить подчасъ любилъ. Въ прежніе годы онъ имлъ барку, возилъ съ подряда въ Петербургъ кирпичъ и бутовую плиту на ней, стало-быть былъ человкъ бывалый, какъ говорится, любилъ краснобайничать на сходкахъ и считался за человка вліятельнаго въ деревн. Барочный извозъ онъ нын оставилъ и занялся скупкой телятъ у мужиковъ для продажи мясникамъ, отчего и самъ получилъ прозванье Мясника.

У избы на скамеечк сидла жена Емельяна Сидорова, женщина лтъ сорока, и грызла подсолнухи, когда подъхалъ кабатчикъ. Онъ снялъ картузъ и, не слзая съ телжки, воскликнулъ:

— Матушк-хозяюшк особенное! Съ пріятствомъ кушать!

— Спасибо. Благодаримъ покорно, отвчала женщина. — Попотчевала бы и васъ подсолнухами, да не мужчинское это кушанье. Куда дете?

— Былъ у обдни въ Крюков, помолился Господу Богу, а теперь пробираюсь домой и зазжаю кой къ кому изъ хорошихъ мужичковъ, чтобы почтеніе имъ сдлать. Былъ у старосты, былъ у ддушки Антипа Яковлича и теперь къ вамъ. Самъ-отъ дома?

— Сейчасъ тутъ былъ, да, надо полагать, на задворки ушелъ. Колесо у насъ тамъ у телги сломалось, что ли. А вы къ нему?

— То-то и дло, хочу поклонъ отвсить.

— Ой, что такъ? конфузливо проговорила женщина. — Зачмъ же это?

— Хорошимъ основательнымъ христіанамъ всегда отвшиваю. Самъ основательности придерживаюсь и въ другихъ это руководство люблю. Вы меня знаете?

— Еще бы не знать! Вы изъ Быкова. Кабакъ держите. Вотъ мы, бабы, очень ужъ на васъ недовольны, что вы нашихъ мужиковъ спаиваете. Какъ попадутъ въ Быково, такъ ужъ ничего и не жди хорошаго. Вернутся всегда не настоящимъ манеромъ.

— Матушка-голубушка, все это вздоръ. Никого силой споить невозможно.

— Ну, соблазнъ на дорог. А мужики слабы, да еще при своемъ малодушіи…

— Ну, на вашего супруга вы, кажется, не можете пожаловаться.

— Бывало, что и онъ у васъ загуливалъ, а придетъ домой выпивши, да все тычкомъ и наотмашь, такъ какъ же быть довольной-то?

— Пожалуйста, фунтикъ кофейку за это безпокойство… Везъ въ Крюково дьячих передать въ гостинчикъ, да не трафилось ее увидать, такъ ужъ вамъ. Пожалуйте…

Кабатчикъ быстро вынулъ изъ телжки фунтъ кофе, быстро слзъ и протянулъ кофе женщин.

— Ой, что это? Зачмъ же это? воскликнула та.

— Берите, берите. Это за безпокойство, чтобы неудовольствія на насъ съ вашей стороны не было. Про кабатчиковъ дамы думаютъ, что это вороны хищные, анъ выходитъ совсмъ напротивъ. Получайте. Что жъ вы стыдитесь!

— Ну, благодаримъ покорно. Вамъ мужа?

— Очень бы любопытно было его видть.

— Такъ пойдемте въ избу. Сейчасъ я его кликну.

— А лошадь-то можно, я думаю, здсь у воротъ оставить. Вотъ я и возжи черезъ столбикъ перекину.

— Конечно, можно. Никто ее не тронетъ. У насъ смирно.

Кабатчикъ возился около лошади и привязывалъ возжами къ столбу. Въ калитк воротъ показался Емельянъ Сидоровъ, а сзади его въ отдаленіи виднлся староста. Емельянъ Сидоровъ былъ средняго роста мужикъ въ потертомъ пальто и сапогахъ бутылками. Пощипывая рыженькую бородку, онъ говорилъ:

— Прямо къ самовару потрафилъ. Входи, входи, Аверьянъ Пантелеичъ, милости просимъ. Баба! Самоваръ поставь скорича.

— Смотри-ка, фунтъ кофею подарилъ. Вотъ ужъ не ожидала-то! Даже и совстно… показала женщина мужу свертокъ.

— Бери, бери. Чего тутъ совститься-то? Мало мы ему денегъ-то въ Быков оставляемъ! отвтилъ Емельянъ Сидоровъ. — Прошу покорно, Аверьянъ Пантелеичъ…

— Прежде всего дай настоящимъ манеромъ поздоровкаться. Здравствуй, проговорилъ кабатчикъ и протянулъ руку.

— Чего ты въ калитк-то! На порог не здороваются. Входи во дворъ.

— Въ такомъ раз постой, погоди. Поклонился жен гостинчикомъ, такъ надо и мужу…

Кабатчикъ ползъ въ телжку, порылся въ сн, вынулъ оттуда бутылку съ водкой и, войдя во дворъ, протянулъ и руку, и бутылку Емельяну Сидорову, сказавъ: «пожалуйте».

— Спасибо, спасибо. Ну, вотъ теперь, здравствуй… заговорилъ Емельянъ Сидоровъ. — А то вдругъ на порог! На порог здороваться, значитъ, потомъ ссоритъся, а ужъ мы давай лучше въ мир жить.

— А чтобы въ мир намъ жить, такъ даже поцлуемся.

Кабатчикъ отеръ рукавомъ губы.

— Что ты, что ты! Разв нон Христовъ день, чтобы цловаться? забормоталъ Емельянъ Сидоровъ, пятясь, но кабатчикъ ужъ сочно облобызалъ его.

— Такъ крпче будетъ, надежне, сказалъ онъ. — Главная статья въ томъ, что дружбу-то мн съ тобой хочется прочную, надежную водить. — Ахъ, да… Сейчасъ жена твоя сказала, что у тебя колесо у телги поломалось. Какое колесо-то: заднее или переднее?

— Переднее.

— Переднее? Ну, вотъ и отлично. А у меня какъ разъ, есть въ Быков хорошій надежный скатъ, переднихъ колесъ. Подешь мимо Быкова, такъ зазжай и возьми себ.

— Недорого запросишь, такъ отчего же?

— Зачмъ дорого! Что дашь, то и ладно. Вдь колесами я не торгую. У меня другая статья.

— Ну, спасибо. Переднія колеса мн, дйствительно, нужны.

— А у меня они зря стоятъ.