Подход

Кабатчикъ, Емельянъ Сидоровъ и староста вошли въ избу. Изба была на полугородской манеръ и состояла изъ кухни и чистой комнаты. Въ чистой комнат, главнымъ образомъ, бросались въ глаза широчайшая кровать подъ ситцевымъ пологомъ съ грудой подушекъ, пузатый самоваръ и стариннаго письма иконы въ углу съ пучками вербы за ними и съ десяткомъ фарфоровыхъ и сахарныхъ яицъ, окружающихъ кіоты. Кабатчикъ усердно сталъ креститься на иконы и, кончивъ, опять сказалъ:

— Теперь еще разъ здравствуйте.

— Садись, такъ гость будешь, пригласилъ хозяинъ. — Сейчасъ вотъ мы твой гостинецъ и разопьемъ, пока баба самоваръ ставитъ, прибавилъ онъ, откупоривая бутылку, и спросилъ: — Пьешь вдь самъ-то?

— Только самую малость потребляю, а ужъ сегодня и то былое дло. Ну, да съ тобой побалуюсь рюмашечкой, чтобы дружбу закрпить. Тяжеленько-то тяжеленько мн будетъ, ну, да ужъ одинъ день не въ счетъ, отвчалъ кабатчикъ, тяжко вздохнувъ.

Хозяинъ поставилъ на столъ откупоренную бутылку и три рюмки. Хозяйка тащила тарелку соленыхъ грибовъ и край холоднаго пирога съ капустой.

VI

Емельянъ Сидоровъ налилъ три рюмки, взялъ одну изъ нихъ въ руку, чокнулся ею о дв другія рюмки и сказалъ старост и кабатчику: «ну-ка»… Вс выпили. Кабатчикъ поморщился и, тыкая вилкой въ соленый грибъ, чтобы закусить, проговорилъ:

— Вдь вотъ нигд я водки не пью, а у васъ въ вашей деревн во второмъ дом выпиваю. А отчего? Оттого, что вы мужички почтенные, да и деревню вашу люблю. Въ цломъ округ, кажись, краше вашей деревни нтъ, и какъ только я ду мимо…

— Говори, Аверьянъ Пантелеичъ, прямо, говори безъ подхода… Онъ знаетъ, я ему передалъ… перебилъ кабатчика староста и кивнулъ на Емельяна Сидорова.

— Нтъ, въ самомъ дл, у васъ здсь мста чудесныя и мужики основательные. Да вотъ хоть бы взять его, Емельяна Сидорыча… Телятиной онъ занимается…

— Брось… Оставь… остановилъ кабатчика въ свою очередь Емельянъ Сидоровъ. — Ну, чего въ самомъ дл меня-то расхваливать! Самъ я знаю, какой такой я есть человкъ. Ты кабакъ, что ли, нарохтишься у насъ завести?

— Не кабакъ, голубчикъ Емельянъ Сидорычъ, а школу. Школой хочу порадть вамъ, главнымъ образомъ, а кабакъ это только…

— Оставь. Знаемъ. Чего ты?

Кабатчикъ перемнилъ тонъ.

— Да думаю въ начал и питейное заведеніе, произнесъ онъ. — Это точно… То-есть, трактиръ съ постоялымъ дворомъ. Тихій, скромный трактиръ, чтобы, теперича, прозжающіе чайку и все эдакое…

— Распивочно и на выносъ? спросилъ Емельянъ Сидоровъ.

— Да, ужъ надо распивочно и на выносъ. Деревня, такъ по деревенскому обычаю и дйствовать будемъ. Патентъ-то ужъ заодно… Заодно тяготы нести. А только боюсь я, что вотъ міръ…

— Надо заране оборудовать міръ.

— Вотъ поэтому я къ теб и пріхалъ на поклонъ. Ты краснобай, говорятъ, на міру, гуторить мастеръ, зубы заговаривать.

Емельянъ Сидоровъ самодовольно погладилъ бороду и сказалъ:

— Ты пои больше, всхъ пои.

— Да я радъ всей душой, но есть тоже люди супротивные. Вотъ, напримръ, сейчасъ Антипъ Яковлевъ. Я къ нему всмъ сердцемъ, съ низкимъ поклономъ… «Желаю, говорю, благоустройство вашей деревн», а онъ…

— Этотъ зажрался, этотъ себ цны мры не знаетъ. Да ужъ на что теб: сыновья у него по сорока лтъ мужики, а онъ ихъ на помочахъ водитъ. Федосй Гавриловъ то же самое… Къ этому тоже не подступайся… заговорилъ староста. — А ты намъ доврься — вотъ мы съ Емельяномъ Сидоровымъ и будемъ орудовать.

— Голубчики, порадйте! Въ долгу не останусь, ей-ей, не останусь! воскликнулъ кабатчикъ. — Вдь я изъ-за чего хлопочу? Просто неловко такой большой деревн безъ питейнаго заведенія быть. Теперича, пріхалъ къ кому гость, сродственникъ, нужно его попотчевать — неужто за четыре версты за бутылкой пива бжать? А ближе у васъ нтъ. А родины, а крестины? А помянуть за упокой? А икон въ своей часовн празднуете? Какъ тутъ быть? Вотъ я и задумалъ предложить міру двсти рублей въ годъ. Мстоположенія вашего мн немного надо. Саженъ двсти квадратныхъ на пустыр отведете близъ дороги, я и доволенъ, а міру за все это происшествіе двсти рублей… И потомъ черезъ десять лтъ домъ вашъ.

— Ты вина побольше на сходку приволоки — вотъ это будетъ врне, училъ Емельянъ Сидоровъ кабатчика.

— Пятью ведрами могу поклониться, шестью, семью даже.

— На сходку и пяти ведеръ достаточно, а ты раньше подпаивай, подпаивай такъ, чтобы дня за три ужъ въ туман ходили.

— Ничего, голубчикъ, не пожалю, только бы мужички православные меня поняли. Теперича кто изъ вашихъ ко мн на постоялый въ Быково зайдетъ — вс гости дорогіе, всмъ по сороковочк съ закуской… А на сходку шесть ведеръ.

— Ты лучше мн и старост отдльно по полуведру, а на сходку пять ведеръ. И съ пяти ведеръ облопаются, ежели ужъ въ туман на сходку придутъ, говорилъ Емельянъ Сидоровъ.

— Ладно, други любезные, ладно. Какъ только дло оборудуется — по ведру даже пришлю.

— Нтъ, ты раньше… Ты такъ пришли, чтобъ мы передъ сходкой могли нашу голтепу твоимъ виномъ поить, а ужъ посл приговора-то ты особо по четверти хорошей, сказалъ староста.

— По четверти мало. Что намъ четверть! возразилъ Емельянъ Сидоровъ. — Тогда по полуведру и по ящику пива. Согласенъ?