— А все-таки мн, братецъ ты мой, Аверьянъ Пантелеичъ, обидно, что ты меня бутылкой не подарилъ. Первый я у тебя покупатель буду при кабак, а ты…
— Когда заведеніе настоящимъ манеромъ открывать задумаемъ, и тебя бутылочкой удовлетворимъ, сказалъ кабатчикъ.
— Тогда бутылки мало. Что тогда бутылка!
— У міра разршеніе просить будемъ, такъ нсколькими ведрами ему поклонимся.
— То особь статья. То міръ… А ты мн отдльно четверть, коли задумалъ открывать заведеніе.
— Да задумать-то я задумалъ, дйствительно.
— Такъ чего жъ звать! Вотъ староста здсь… Онъ начальство… Въ воскресенье сходку пусть назначаетъ, ты пиши бумагу, а мы поможемъ на сходк…
— Обстряпать дло нужно, какъ слдуетъ, прежде чмъ сходку назначать, замтилъ староста.
— Думаешь, не разршимъ? Разршимъ въ лучшемъ вид. Наголодались ужъ мы безъ заведенія-то. Разршимъ, только бы халтура хорошая была.
— Однако, троимъ ужъ не разршили.
— Наголодавшись не были.
— Да про какую голодовку говоришь? У насъ въ деревн никогда кабака не было.
— Портерная одно лто была, а въ портерной и винцо потихоньку продавали, а теперь и того нтъ. Одно вотъ только обидно, что Аверьянъ Пантелеичъ бутылочкой мн не поклонился. Э-эхъ!
— Пей чай-то… кивнулъ Терентью Иванову Емельянъ Сидоровъ.
— Что чай! Отъ него лягушки въ утроб, говорятъ, заводятся.
Разговоръ пошелъ вяло. Кабатчикъ какъ-то стснялся говорить при Терентіи Иванов о будущемъ кабак и сталъ переводить разговоръ на другіе предметы. Наконецъ, выпивъ дв чашки чаю, онъ опрокинулъ чашку на блюдечко кверху дномъ, положилъ на дно огрызокъ сахару и, поднимаясь съ мста, сказалъ:
— Ну, за угощеніе… Пора и ко двору. Ко мн милости просимъ.
— Приду, безпремнно приду, заговорилъ Терентій Ивановъ:- потому, какъ хочешь, а насчетъ бутылки мн обидно.
— Ну, вотъ, придешь и получишь, отвчалъ кабатчикъ — Гд хозяюшка-то? Прощайте, хозяюшка… искалъ онъ глазами жену Емельяна Сидорова.
— Прощай, Аверьянъ Пантелеичъ, прощай, выскочила та изъ кухни.
Хозяинъ и староста вышли провожать кабатчика за ворота. Вертлся тутъ же и Терентій Ивановъ и сильно стснялъ кабатчика. Кабатчикъ отвелъ хозяина въ сторону и шепнулъ ему:
— Такъ уговори родственницу-то твою, вдову-то, чтобъ я могъ у ней пирушку для бабьяго сословія сдлать.
— Буялиху-то? Да тутъ и уговаривать нечего. Что я ей скажу, тому и быть. Ты ужъ будь спокоенъ. А завтра или послзавтра я пріду къ теб, чтобы сказать, въ какой день этотъ самый пиръ… Я съ старостой пріду. Потолкуемъ и насчетъ бумаги міру.
— Ну, ладно. Прощенья просимъ. Прощай, городской голова! крикнулъ кабатчикъ старост и сталъ садиться въ телжку.
Подошелъ Терентій Ивановъ и, протягивая ему руку, заговорилъ:
— Да что бы ужъ теб, Аверьянъ Пантелеичъ, насъ троихъ къ себ въ Быково взять? Тамъ бы и попоилъ насъ.
— Нтъ, нтъ, не подемъ мы сегодня, отвтили въ одинъ голосъ староста и Емельянъ Сидоровъ.
— Ну, меня одного съ собой возьми.
— И радъ бы, милый человкъ, тебя съ собой взять, да еще по дорог въ одно мсто захать надо. Насчетъ лсу я хочу справиться въ Ягодин.
— А я подожду въ Ягодин въ телжк. Ты насчетъ лсу, а я твою лошадь покараулю.
— Нтъ, ужъ ты лучше въ другой разъ ко мн въ Быково приходи и я тебя какъ слдуетъ ублаготворю.
— Такъ-то оно такъ, переминался съ ноги на ногу Терентій Ивановъ:- да больно ужъ мн обидно, что ты меня сегодня бутылочкой-то не почествовалъ. Старост бутылку, Емельяну Сидорычу бутылку, а мн ничего…
— Прости ужъ, другъ любезный, не случилось третьей-то бутылки со мной, не захватилъ я. Ну, да мы въ другой разъ… Прощай!
Кабатчикъ стегнулъ возжами лошадь.
— Стой! Стой! замахалъ руками Терентій Ивановъ. — Погоди!
Кабатчикъ остановилъ лошадь. Терентій Ивановъ подошелъ къ нему.
— Слышь, Аверьянъ Пантелеичъ… Тогда ужъ ты вотъ что… Ты дай мн деньгами на бутылку водки, а то, право слово, обидно…
Кабатчикъ улыбнулся, досталъ изъ кошелька сорокъ копекъ и подалъ ихъ Терентію Иванову.
— Ну, вотъ теперь спасибо, теперь благодаримъ покорно…
Кабатчикъ кивнулъ ему и снова похалъ. Староста и Емельянъ Сидоровъ, глядя на Терентья Иванова, улыбались и покачивали головами.
VIII
Село Быково, гд кабатчикъ Аверьянъ Пантелеевъ имлъ трактиръ и постоялый дворъ, было большое село и находилось на шоссейной столбовой дорог. Питейное заведеніе и постоялый дворъ помщались въ новомъ двухъ-этажномъ дом самого Аверьяна Пантелеева. Домъ былъ деревянный, окрашенный въ ярко-желтую краску, съ зеленой крышей, и стоялъ на краю села. Трактиръ и постоялый дворъ были въ нижнемъ этаж дома, а въ верхнемъ жилъ самъ Аверьянъ Пантелеевъ.
На слдующее утро Аверьянъ Пантелеевъ только еще проснулся и пилъ у себя въ квартир чай въ сообществ своей супруги и ребятишекъ, какъ изъ нижняго этажа пришелъ буфетчикъ и доложилъ:
— Тамъ внизу въ трактир какой-то пьяный мужикъ изъ деревни Колдовино васъ спрашиваетъ.
— Ну, началось! вздохнулъ кабатчикъ. — Сильно пьянъ? спросилъ онъ.