Подкидыш

—  Что ты городишь, Вова? Что за экспуляция? Популя­ция, что ли?

—  Нет, эта — пулуатация.

— Эксплуатация?

—  Ну да, конечно. У нас же задаром никто не работает? А сколько раз выступал Завря? На него только все и бежали! Пусть заплатят!

—  Неудобно как-то! — поежился Глеб.

—  Это мы еще должны платить, что нас взяли выступать ! — горячо поддержала Глеба Лиля.

—  Ну, как хотите! Пусть Завря здесь болеет и погибает. Ему, может, море необходимо^ если его камень там был!

—  Нужно просто попросить, а не требовать, — вставил Ивасик.

—  Своих зверей они кормят, возят, а нашего Заврю кормим мы,— продолжал невозмутимо Вова.— Пусть заплатят на пи­тание.

— Замолчи! — крикнул обиженный Ивасик.

—  Подождите, дети, — сказал папа. — Вы хоть знаете, как получают деньги, зарплату? Обязательно должен быть какой- то документ. Зарплату платят по ведомости, а ведомость состав­ляют по штатному расписанию и принимают на работу людей взрослых, с паспортами и трудовыми книжками.

—  А теперь могут с двенадцати лет работать, — вспомнила Лиля.

—  Но тебе-то исполнится двенадцать только через пять дней.

—  А Завре, может, вообще уже пятнадцать лет,— предпо­ложил Вова. — По-ихнему.

—  Вова, да перестань же болтать чепуху — что у тебя, свидетельство о рождении Заври есть? Кто он вообще такой, Завря? Может, это робот или шпион. Где его документы, ска­жите мне! Господи, да представьте себе одну его роспись в пла­тежной ведомости.

— Мама, наш папа бюрократ, да? — громким шепотом

спросил Вова. Совершенно чисто и верно сказал он это слово.

Все надулись от сдерживаемого смеха. Но Нина сдержи­ваться не стала — она рассмеялась так громко, что стекла в окнах зазвенькали.

—  Мать! Какой пример ты подаешь внукам! — восклик­нул обиженный папа.— Смейтесь-смейтесь,— сказал он осталь­ным. — Не стесняйтесь! Времена уважения к отцам прошли. И когда отец не может обеспечить звонкой монетой развлече­ния своих детей, они развлекаются, звонко смеясь над ним!

—  Прости, папочка! — взмолился Ивасик.— Мы, правда, глупо смеемся. И думаем только о себе. Но и ты, папа, тоже.

—  Что — тоже? — насторожился папа.

—  Ты прости, папочка, но ты тоже думаешь только о себе. Ну еще о нас. А нужно — о Завре.

—  Благодарю за инструкцию,— папа поклонился, развел руками и ушел в ванную.

А делегация младших Гвилизовых отправилась к Сергееву.

И все оказалось точно так, как говорил папа: Завре труд­но было заплатить, потому что он не был человеком и неиз­вестно, был ли подходящего возраста. Но, конечно, Сергеев придумал, что сделать. Во-первых, через пять дней Лиле испол­нялось двенадцать лет, и дирекция цирка заключила с ней самый настоящий трудовой договор на несколько выступле­ний. А во-вторых, все артисты цирка решили сделать одно, сверхпоследнее выступление в городе в пользу Заври, бездом­ных собак и юннатских кружков. А Завря понял только, что хотят помочь собакам, которым некуда деться и нечего есть, и вместе с художником цирка, Глебом, Лилей, Ивасиком, Во­вой и ребятами из юннатского кружка принялся рисовать для последнего выступления группы Сергеева плакаты и ло­зунги: «СОБАКА — ДРУГ ЧЕЛОВЕКА», «НИ ОДНОЙ БЕЗПРИЮТНОИ СОБАКИ», «СПАСИТЕ НАШИХ МЛАДШИХ БРАТЬЕВ». Каждый рисовал свой лозунг. Лучше всех, ока­залось, рисует Вова. А Заврины рисунки, это все признали, походили на какие-то ребусы. Но они были очень красочные и веселые, и всем понравились.

И вот наступило последнее выступление группы Сергеева.

Опять дрессированные животные поражали всех. Опять всех смешил Завря. Сколько бы с ним ни репетировали, он всегда придумывал во время выступления что-нибудь новенькое. На этот раз он сделал вид, что нападает на дрессированных со­бак, бросал в них деревяшками, а они бросали обратно, на­правлял на них струю воды, а они выхватывали у него шланг и обливали его, а он от них убегал и прятался в зале.

А последним номером значилась танцующая лошадь. Очень- очень красивые были лошадь и наездница. И лошадь, и наезд­ница сверкали. Над головой лошади были высокие разноцвет­ные перья, и над головой наездницы тоже сверкало высокое перо. Подолом ее лилового, с золотом платья, как попоной, покрыт был круп лошади. Лошадь танцевала танго, старатель­но переступая ногами вбок. Она кружилась в вальсе и даже, с трудом, но красиво, шла на задних ногах. Ей много аплоди­ровали, так что наездница выехала на лошади еще раз, и ло­шадь сделала невероятный поклон. И опять зрители аплоди­ровали, но уже слышались крики: «Заврю! Заврю!» Крики ста­новились всё сильнее, зрительный зал уже слитно скандиро­вал:

— За-врю! За-врю!