Подкидыш

—  Дайте ключ! — теребил крашеную женщину Ивасик. — Дайте ключ от сарая.

На двери сарая висел огромный замок.

—  Вы же дети! — заплакала вдруг женщина. — Там же щенята! Им же больно, как и вам!

—  Тетя, мы же за вас,— тормошил ее Ивасик.

—  Мало тебе собак! — заорал на женщину, поднимаясь с земли, дядька. — Мало тебе кошек! Так ты еще в сарай ка­кую-то гадину посадила!

—  Милиция! Милиция! — кричала старуха.

—  Кричи-кричи! — сказала ей бабушка Нина.— Тебя же первую, подруга, и посадят, что ты цирковых артистов изво­дишь!

—  Каких еще артистов?

—  Обыкновенных, советских,— сказал Вова, вытирая раз­битый в кровь нос. — В цирк ходить надо и газеты читать! Их уже какой день разыскивают, а вы их тут чуть не при­кончили.

—  Ой-й! — сказала толстуха.— Да что же я тут прохлаж­даюсь, когда у меня уже тесто подходит.

—  Э-э! — сказал дядька.— Вы тут как знаете, а я на рабо­ту опаздываю.

Мгновение — и двор опустел.

Все еще плача, женщина отворила сарай. К Ивасику бро­сился Завря, чуть не сбив своего друга с ног, схватил его руч­кой за руку и потащил в сарай. Остальные уже стояли там над собакой и щенятами. Собака была мокрая и от этого осо­бенно тощая. Она вся дрожала. Нога ее была разбита в кровь и, когда женщина попыталась поднять ее на ноги, бессильно подломилась. За нею, скуля, жались щенята. Пол в сарае был залит чем-то. Сильно пахло керосином и хлорофосом.

Только сейчас заметил Ивасик, что шкура Заври чем-то ра­зорвана или прожжена у плеча...

—  3-здесь им ос-ста-ваться нельзя,— впервые в жизни заи­каясь, сказал Глеб.

И, везя на тачке собаку и ее щенят и поддерживая обесси­левшего Ивасика, во главе с шлепающей своими драными, без задников тапками бабушкой Ниной, странная процессия двинулась к дому Гвилизовых.

ВОПРОСЫ, НА КОТОРЫЕ СТЫДНО ОТВЕЧАТЬ

Дома прежде всего принялись обрабатывать раны собаки и Заври.

Не обращая внимания на боль, Завря, свистя и щелкая, допытывался:

—  Что они хотели сделать с собакой?

—  Что такое «убить»?

—  Почему они хотели ее убить?

—  Разве можно убивать?

—  А меня тоже могут убить? А Ивасика?

—  Почему женщина плакала?

—  Это плохие люди? С ними никто не захочет рядом жить?

—  Что такое суд? Зачем он?

И опять, словно не понял:

—  Что они хотели сделать с собакой и щенками?

Стыдно было отвечать на эти вопросы.

Ивасик тоже спрашивал: где был Завря, когда ушел из дому. Завря отвечал рассеянно. То оказывалось, что он был где-то совсем близко от них, то, наоборот, далеко. Не сразу Ивасик понял, что днем Завря в самом деле бывал где-то непо­далеку и даже наблюдал за ними с чердака, а ночью уходил бродить. Иногда Завря бродил и днем, но тогда очень прятал­ся. Тот красочный рисунок базара Завря действительно сде­лал Вовиными фломастерами по памяти, а видел он базар в тот раз из-за водосточной решетки, из-под земли. Понять, как он попал под водосточную решетку, было решительно невозможно, уж очень рассеян был теперь Завря и отвечал с пятого на десятое.

—  Но почему, почему ты убегал от нас, Завря?

Как ни старался Ивасик, он не мог удержаться от этого юпроса. Но и на этот вопрос Завря отвечал рассеянно. Один раз он сказал: «Не знаю». В другой: «Мне мешали твои гла­за». В третий: «С одного места смотреть надоедает». И опять Ивасик не выдержал и спросил:

—  А ты знал, Завря, как мне плохо было, как я боялся за тебя?

—  Тебе было плохо? — переспросил Завря.— Как — пло­хо? Как собаке и щенкам?

—  Может, даже хуже, — сказал Ивасик.

И тогда Завря сказал:

—  Мне стыдно. Я не подумал. Я, наверное, болел.

И оказалось, так и было. Завря в самом деле болел — толь­ко он еще не знал этого и лишь потом догадался.

Первые два дня после возвращения Завря отказался от еды. А когда на третий бабушка Нина насильно усадила его за стол, Завря, всё думая о чем-то, рассеянно протянул ручку к хлебу, взял его и отправил в рот.

—  Он жует! — сказал шепотом Глеб.

И сначала никто даже не понял Глеба, ведь все они были немного не в себе от событий последнего времени. Потом Ива­сик нахмурился, наклонился к Завре и засунул палец ему в рот.

—  У Заври зубы!

Бедному Завре пришлось раз десять раскрывать рот и тер­петь, пока ощупывают его зубы. Его просили съесть то одно, то другое. И неохотно, и очень медленно, но все-таки терпеливо Завря жевал и жевал. Он уже не нуждался в тюбиках, которые наловчились готовить ему в семье. Немудрено, сказал Глеб, что Завря был болен и даже ушел из дому, не так это про­сто — вырасти сразу двум десяткам зубов, от этого можно за­немочь и даже испортить нервы и характер. Так что, если по­думать, нет ничего удивительного, что их Завря совсем неве­селый стал.

—  Это не от зубов,— сказал Ивасик,—а от мыслей.

—  Еще бы! — воскликнула Лиля. — Эти живодеры запросто могли его убить.

—  Он не о себе. Он о щенках.

Завря взял Ивасика за руку и подержал. А потом вылез

из-за стола и ушел к собаке и щенкам, которых целый день вылизывал.

—  У него целебная слюна,— предположил Вова.

—  У тебя, может, тоже целебная, да ты щенков вылизы­вать не будешь, — заметила Лиля.