Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге

Монарх прочтя сие донесение, приходит в гнев, приезжает немедленно в Сенат, спрашивает Долгорукова; уведомляется, что он уехал к обедне; посылает за ним, чтоб был в Сенат; посланный объявляет ему монаршее повеление, но князь на оное сказал только: слышу. Прогневанный монарх, не видя приезда его, посылает за ним, чтобы в тот же час был к нему. Посланный получает от него такой же ответ, как и прежде: «слышу»; и остаётся в церкви. Монарх, и по вторичной сей посылке, не вида приезду его, еще более раздражается, а сотоварищи Долгорукова, не любившие его за правоту и противоречие, не упускают случая сего, в ещё большое озлобление привести на него Государя; одни из них пожимая плечами, будто бы про себя говорили: «Какое дерзкое. упорство!» а другие и самому Монарху: «Ваше Величество из такого противоборства воле вашей можете заключить, какую уже мы должны сносить досаду от упорства и противоречия его по делам, всегдашнюю остановку причиняющего, и все наши резоны с презрением отвергающего. и проч. Огорченный всем этим до крайности Государь, посылает за ним в третий раз, и приказывает сказать ему, что если он с сим посланным не придет, то ведал бы, что поступлено с ним будет, как с ослушником и презрителем верховной власти. Посланный пересказывает ему все слова разгневанного Государя; но князь не отвечая ничего, молится, повторяя несколько раз вслух слова Христовы: «Воздадите Божия Богови, а Кесарева Кесареви». Посланный спрашивает: что прикажет он донести государю. «Донеси, – сказал князь, – всё, что ты видишь и слышишь. Сей доносит ответ его и слышанные им слова, при молитве им повторенные; но обедня между тем кончилась, и князь вскоре за последним посланным сам приезжает в Сенат. Насколько был прогневан на него Государь, то оказалось при входе его. Монарх, подбежав к нему, одною рукою взял за ворот, а другою выхватил свой кортик, говоря: «Ты должен умереть как противник государев и ослушник моей воли и повеления!» Князь, не теряя присутствия духа, раскрыв грудь свою, сказал: «Вот грудь моя! я без ужасу готов принять смерть за правду; и ты будешь Александр, а я – Клит[188]

». При сих словах монарх опускает руки и отскакивает от него на несколько шагов, как бы испугавшись; потом поглядев ему в глаза с полминуты, сказал: «Как ты осмелился остановить определение, утвержденное мною? – Ты сам повелел мне, ответствует Князь, представлять тебе истину, и стараться о пользе твоей и народа твоего; и так могу ли по совести исполнять то, что противно истине и пользе твоей и народной?» Монарх смягченный таковым ответом, спросил его: «Но где ж мы возьмем хлеб? Разве хочешь ты видеть печальное следствие голода? – Нет, Государь, сохрани нас от того Бог и средство к отвращению мнимой сей опасности не стоит такого беспокойства, в каком я теперь вижу тебя и сих господ, – указав на Сенаторов. – Средство сие, – продолжал Князь, в наших руках; мы удобно могли бы оное уразуметь ежели б только хоть немного поусерднее об оном подумали, с тою еще выгодою, что подданные твои Новгородской губернии, более других от войны тяготы понесшие, не будут обременены сим новым, налогом». «Какое же сие средство?» – вопрошает совершенно успокоившийся уже Государь. «Изволь-ка сесть, государь, я тебе скажу, где взять хлеб. – Монарх и все сенаторы сели; и князь продолжал: – Провиант твой будет сюда по крайней мере не прежде, как через два месяца; а до того времени есть у меня столько-то кулей муки; а мне на продовольствие дому моего надобно только половина, или не много по больше: следственно около половины есть у меня излишнего; у князя Меншикова за всеми его расходами, как я доподлинно знаю, останется еще гораздо больше половины; у Адмирала N. тоже; у того и того столько-то»; и так поименовав всех поименно; и разочтя, что у всех излишнего провианта за двухмесячным употреблением своим останется гораздо более, нежели сколько оного потребно до прибытия ожидаемого провианта на продовольствие войска и бедных граждан, сказал: «Сии остатки возьмите у нас, яко не нужные нам, и таким образом никакой не будет нужды; а как прибудет ожидаемый хлеб, то и можешь ты всем нам взятый у нас возвратить новою мукою, мы же довольнее еще останемся, что вместо лежалой получим свежую; войско твое и все будут снабжены, а бедные крестьяне Новгородские не потерпят излишней сей тягости; да не думаешь ли ты, государь, продолжал князь, чтоб крестьянин мог в таком случае отделаться одним четвериком? Нет, ему мало будет на разделку сию и двух; воры-комиссары сыщут к тому средства, они под предлогом, что мука дурна, прогоркла, и проч. не станут ее принимать, и крестьянин принужден будет с поклонами просить, чтоб хоть вдвое да взяли, только бы его не мучили; а как я уже сказал, что губерния Новгородская от войны гораздо более пред другими чувствует отягощения, и многие из них с нуждою едва и себя с семейством своим прокармливают: то рассуди, – заключил Князь, – какая бы это была для них тягость!»