— Ты же знаешь, что когда наше трусливое кадровое офицерство начало тысячами сдаваться немцам в плен, когда оно стало удирать от немцев, то Сталин начал возрождать офицерскую честь. У нас и сейчас действуют офицерские суды чести, мы как-то даже обсуждали, не разрешить ли нам офицерам и дуэли. Короче, сегодня у нас офицерская честь, так сказать, в цене. В хорошей цене. И представь, — продолжил Хрущев, — приходит к Берии какой-нибудь гордый генерал на прием, а Берия его материт и оскорбляет, и этот генерал в защиту своей чести достает пистолет и убивает врага партии. Думаю, что его сильно не накажут, но такой генерал в глазах коммунистов стал бы героем, настоящим героем! — Хрущев изучающее посмотрел в глаза Строкачу.
Тот взгляд Никиты выдержал, наклонился к Хрущеву и даже несколько зло ответил.
— Дорогой Никита Сергеевич, вы знаете, что я у вас вот где, — Строкач сжал левую ладонь в горсть. — Оно, конечно, может, я и стар, может, и выжил из ума, но не настолько, чтобы становиться Героем Советского Союза посмертно!
Хрущев отшатнулся, но появившееся было отчаяние от неудавшегося плана вдруг сменил еще один план, и даже лучше прежнего. Никита вскочил и вновь подошел к окну, теперь уже в настоящей задумчивости. Такой план мог прийти в голову только ему, пятнадцать лет просидевшему в Политбюро и прекрасно, даже не знавшему, а чувствовавшему, как члены Политбюро поступят в тех или иных случаях.
Он быстро вернулся к своему столу, сел и в упор посмотрел на Строкача.
— Так, говоришь, Берия тебе звонил и материл?
— Да, — осторожно согласился Строкач.
— Звонил по секретной связи и свидетелей разговора быть не должно?
— Не должно…
— Та-ак, — протянул Хрущев задумчиво. — А не говорил ли Берия что-то вроде того, что тебе выгоднее служить ему, а не Политбюро?
Строкач озадачился — Хрущев явно предлагал оклеветать Берию… Но ведь клеветать — не стрелять!
— Возможно, и говорил…
— Надо вспомнить, — ласково потребовал Хрущев.
— Точно — говорил!
— Так-то лучше, — похвалил Хрущев.
Теперь Хрущеву надо было выдумать дату, на которую Берия якобы назначил мятеж, и дать какую-нибудь подробность, которая убедила бы членов Политбюро. Тут Хрущев вспомнил, что еще в начале июня им сообщили, что готова новая опера «Декабристы», премьера которой была назначена на субботу 27 июня. Политбюро, чтобы показать свою тесную связь с культурой, решил всем составом быть на этой премьере. Само по себе это было тайной, о которой мало кто знал, и члены Политбюро должны были понимать, что Строкач во Львове уж точно об этом знать никак не мог.
— А не понял ли ты Берию так, что, дескать, Политбюро в последний раз в субботу 27 июня послушает оперу «Декабристы», а потом узнает, каковы декабристы бывают на самом деле? — Хрущев отчетливо подчеркнул. — Тут важны дата — 27 июня и название оперы — «Декабристы».
— Да, — уже уверенно подтвердил Строкач, — как же я могу забыть про декабристов.
— Хорошо… — Хрущев еще задумался. — А не говорил ли Берия, что ты, из всех начальников УВД единственный дурак, а остальные начальники управлений в субботу выполнят небольшую работу и получат награды, а Строкач, вместе со своим любимым секретарем обкома будет «стерт в лагерную пыль»?
Строкач уже понял, что Хрущев предлагает ему сфальсифицировать некий заговор под руководством Берии. Но что Строкач терял? Надо было сообщать о телефонном разговоре, которого никто не слышал и который Строкач мог понять, как угодно. Берия будет отрицать, но где свидетели?
И даже если они найдутся, то можно прикинуться дурачком и стоять на своем. Ну, может, как-то накажут, но ведь Берия Строкача все равно уже уволил, а Хрущев может работу найти еще и получше.
— Вот именно так Берия и говорил!
Строкач подтвердил это так серьезно и уверенно, что Хрущев даже усмехнулся — Строкач был дерзким, даже наглым, и беспринципным, что для поручаемой ему роли было идеальным сочетанием качеств.
— Так ведь такие же вещи нужно немедленно сообщать Политбюро! — с деланным испугом воскликнул Хрущев.
— Но так ведь я же за тем к вам и приехал, — не растерялся уже вжившийся в роль, Строкач.
— Так, — деловито подытожил разговор Хрущев. — Оставьте свой московский телефон моему секретарю и далеко от телефона не отлучайтесь — можете понадобиться Политбюро в любую минуту, — посмотрел на Строкача. — Думаю, мне не надо говорить, что партия будет вам благодарна?
— Никита Сергеевич! Вы же знаете, что я за дело Ленина готов на все!..
Вечером Хрущев вызвал к себе командующего ПВО Московского военного округа генерал-полковника Москаленко — еще одного своего должника. Хрущев не встречался с ним с фронта, но был уверен, что Москаленко не мог забыть той услуги, которую оказал ему Хрущев, негласно спасая в те годы от разжалования и суда.