Подлинные сочинения Фелимона Кучера

– Базиль, повлияйте хоть вы на Графа, – обращались мы к спутнику Диксона.

– Что я могу сделать, джентльмены? Дик надумал… Я предан ему телом и душой и не покину его, хотя, признаюсь, меня очень огорчает его безумный план.

– Ладно, у вас есть время поразмыслить до завтра.

Мы назначили место завтрашнего сбора – агентство и после этого поспешили устроить всё для скорейшего отъезда. До этого момента наш багаж ехал на лёгкой повозке, от которой теперь приходилось отказываться: нам предстояло передвигаться по стране, пересечённой реками и оврагами, усыпанной кустарником, и телега явилась бы причиной огромных неудобств. Нам надлежало путешествовать верхом, подобно кочевым охотникам, следовательно поклажи надо было брать по возможности меньше. Перебрав всё хорошенько в чемоданах и порядком облегчив их, каждый из нас уложил свой скудный гардероб в две сумки и прикрепил их вместе с плащом к лошади, на которой ехал сам. Прочая поклажа везлась на вьючных лошадях. У всех было по медвежьей шкуре и несколько одеял для постели. Была также с нами и одна палатка для защиты против непогоды или на случай, если бы кто-нибудь из нас занемог. После этого мы запаслись хорошей мукою, сахаром и кофе, а также прихватили немного консервированной ветчины и пару батонов одесской колбасы на первый день пути, ибо в степях мы не могли достать съестных припасов иначе как охотой.

Мы взяли с собой несколько лошадей, не слишком измученных последней поездкой, под вьюки и про запас. Пускаясь на долгий срок в такое нелёгкое странствие, каждый старался достать для себя хорошего скакуна, осознавая, что нам придётся подчас и поохотиться, и встретить, может быть, неприятельских всадников – в таком случае безопасность наша будет зависеть от надёжности коня. Я купил себе здорового, серебристо-серого, несколько крупного от природы, но выносливого. Мою прежнюю добрую лошадку, которая выглядела немножко загнанной, я оставил вместе с вьючными.

НАЧАЛО ПУТИ. ГЛАВА О НАШИХ ПЕРВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ И О СПОРАХ ПО ПОВОДУ НРАВСТВЕННОСТИ

Мы выехали 10 сентября 1832 года из форта Гибсон, переправились через реку, бежавшую перед крепостью, и потянулись к агентству, где был назначен сборный пункт. Одолев несколько миль, мы добрались до брода, окружённого лесистыми утёсами, без труда спустились к реке и пересекли её один за другим. Лошади осторожно переступали с камня на камень. Всадники старались держать коней так, чтобы они шли нога в ногу по шумной и пенившейся воде. Наш Горбушка двигался позади. Он был крайне доволен своим местом, считая, что быть в арьергарде весьма почётно. Это не то, что раньше, когда он был при телегах и поклаже, что ему казалось почти предосудительным занятием. Теперь-то он находился в нашем обществе.

– Глядите! – крикнул вдруг Горбушка и указал вперёд.

Мы дружно повернули голову в указанном направлении и увидели индейца на противоположном берегу. Он стоял на сильно выдавшемся вперёд обломке утёса, пристально следя за нами. Его облик очень гармонировал с окружавшим диким пейзажем, был живописен.

– Кто же это? – спросил я.

– Он из племени Криков, – уверенно откликнулся Антуан Горбушка.

– Он не враждебный дикарь? Я вижу у него ружьё.

– Нет, сударь, вполне мирный. Как домашняя псина, чёрт его дери!

На индейце была бледно-голубая охотничья рубаха, обшитая алой бахромой. На голове лежал тюрбан тёмно-красного цвета, ниспадавший одним концом на плечо. В руках всадника покоилось длинное ружьё. Весь он казался образцом сказочного арабского воина, изготовившегося для разбойничьего набега. Наш француз-болтун закричал ему что-то на своей многоязыковой мешанине, но дикарь не ответил, храня гордое молчание. Удовлетворив своё любопытство, он лишь махнул рукой, повернул лошадь и поскакал берегом, скоро скрывшись за деревьями.

– Уехал! А каков красавец! – сказал Диксон.

– Это ещё что, – засмеялся Горбушка, – будут экземпляры пошикарнее, когда доберёмся до диких.

Одолев брод, мы быстро достигли деревни, где располагалось агентство Оседжей. У полковника Шото, распоряжавшегося там, была собственная канцелярия для управления делами индейцев и склад для раздачи припасов и подарков по случаю национальных праздников. Деревня состояла из нескольких бревенчатых строений, поставленных по берегу реки, и нескольких больших загонов для лошадей. Тут и там стояли фургоны, у большинства из которых были почему-то сняты колёса. Кое-где возвышались конусовидные индейские палатки, ощетинившиеся наверху длинными и тонкими, как тараканьи усы, концами шестов, составлявших каркас всякого такого жилища. Больше не было в деревне ничего примечательного – никаких ресторанов, кафетериев, бильярдных залов, туалетных комнат. Одни только бревенчатые хижины, загоны и какой-то жалкий дощатый киоск, где можно было обзавестись всеми видами табака, в любой европейской упаковке или россыпью. На стене киоска красовался сморщившийся от дождей плакат с изображением испанской танцовщицы, высоко задравшей оголившиеся ноги.