Подлунное Княжество

— В таком порядке, что нам с тобой и не снилось. Укладывай-ка её и потолкуем дальше о делах наших… Или ты моментом хочешь воспользоваться. Пока она, так сказать…

— Да как ты смеешь! — возмутился Ратибор. — Как такое…

— Пошутил я, — усмехнулся Беовульф. — А то вялый ты какой-то стал. Прямо и не герой словно. Ты возьми-ка в мешке у меня тюфячок. Дарю. Уложи свою зазнобу… Да, верёвка есть?

— Есть.

— Конского волоса?

— Естественно.

— Вокруг своей спящей красавицы разложи. Здесь змей много… Ты, кстати, гуся доедать будешь?

— Да я вроде сыт.

— Ну, тогда я съем, чтобы добро не пропадало.

* * *

Каждый остался со своим: Беовульф завладел половиной гуся, Ратибор бережно взял Свету на руки. Девушка что-то побормотала во сне и положила голову на плечо всадника. Ратибор вдохнул аромат её волос, у него закружилась голова. Он застыл, не отваживаясь сделать шаг. Мысль о том, что он может потревожить спящую, казалась кощунственной.

— Неужто такая тяжёлая? — кусок мяса остановился в волоске от крепких зубов Беовульфа. — У тебя вид — словно вот-вот пупок развяжется!

— Разбудить боюсь, — признался Ратибор. — Она такая… Хрупкая.

— Когда спит зубами к стенке! Кончай дурить, парень! Для тебя эта девчонка — хуже отравы! Вроде на нормального человека походить начинаешь, а как только заприметишь свою красавицу — ни дать, ни взять — глухарь на току.

Всадник смутился и, не говоря ни слова, отнёс девушку туда, где, по его мнению, ей будет удобно спать. Пока Беовульф хрустел костями, чавкал и бубнил что-то об ошалевших дурнях, кои дальше своего носа ничего не видят, Ратибор расстелил на земле набитый высушенным мхом тюфяк, затаив дыхание, уложил на него девушку, укрыл плащом, окружил верёвкой, немного подумал и, бормоча заговор от ядовитых тварей, начертил с разных сторон несколько рун, отпугивающих оных. Проделав всё это, всадник ещё раз глянул на Свету. Девушка до самого подбородка натянула плащ, заменивший одеяло. Она спала, подложив ладонь под разбитую щёку. Ратибор почувствовал что-то странное внутри, словно лопнула тонкая струна. Этот звук, не слышимый остальными, как-то по-особому оглушил всадника, убрал из-под его ног землю, заставляя ощущать себя летящим неизвестно куда и неясно зачем. Этот полёт не имел ничего общего с леденящим кровь путешествием на спине змея. Всадник не чувствовал ни страха, ни холода, наоборот, он не хотел, чтобы его парение прекращалось. Тёплые струи чего-то чуть более плотного, чем воздух ласкали тело, в ушах звучала волшебная музыка, мысли кружились в неторопливом танце, впервые за многие годы, складываясь в рифмы, которые нельзя выразить словом — человеческий язык слишком груб и неуклюж для тех стихов, что рождались у Ратибора в данный момент.

Два не похожих, но и не спорящих друг с другом ощущения наполнили всадника. Оба они зародились где-то в том месте, что волхвы называют душой и растеклись по всему телу, заполняя каждую частичку Ратибора. С одной стороны, всадник чувствовал, что сейчас для него не существует преград ни в одном из Миров. Он готов был сражаться с огромными войсками, добывать самые немыслимые диковинки и совершать самые безрассудные подвиги. И всё ради того, чтобы на губах той, что сейчас спала на набитом мхом тюфяке, появилась хотя бы тень благожелательной улыбки. Но как только взгляд Ратибора падал на лицо спящей, он чувствовал себя самым беззащитным и самым слабым человеком во всех Мирах. Его бросало в дрожь при мысли, что её веки сейчас дрогнут, откроются и он увидит в бездонно-чёрных глазах насмешку, что с пухлых губ, к которым его тянуло с невообразимой силой, слетит обидное слово…

* * *

— Ты там уснул, что ли, или живот прихватило?! — недовольный голос Беовульфа вернул всадника в реальность. — Смотри, после себя землёй закидай, а то или собака вываляется, или сам впотьмах наступишь!

Ратибор ещё раз взглянул на Свету и направился к северянину, который, судя по звукам, скрашивал ожидание остатками пива.

— Ну, чего разорался?! — всадник присел к костру. — Разбудишь девушку!

— Так ты там колыбельные ей пел и комаров гонял?! — Беовульф отставил баклажку. — Нам всем завтра поутру может быть конец придёт, а он свою кралю от плохих снов охраняет. Видел я чудаков, но… Нет, постой, у сэра Ланцелота такие же закидоны. Он всё чашку какую-то искал. И в своём Мире, и когда сюда попал. Так раз, во время поисков забрёл к каким-то дикарям. У тех обычай — прилюдная казнь чужеземца. Ну, приготовили, значит, плаху, спрашивают у Ланцелота последнее желание. Так он цирюльника попросил. Не могут, говорит, на людях небритым появиться!

Ратибор невольно провёл ладонью по подбородку, молча достал нож, попробовал лезвие на ноготь и, намочив щёки, принялся соскребать щетину. Беовульф только покачал головой.