Подписчики

Она продолжала говорить, и чисто теоретически Марлоу ужасно хотелось ее прервать. Но тут зашевелилось другое ее вновь открытое качество: любопытство. Она жаждала подробностей. А потому позволила Хани продолжать, и Хани продолжала: после того как Марлоу укусила ее, она не вернулась в Войну к братьям, дядьям и потенциальным женихам с одинаковыми насупленными бровями и с грязной пылью в морщинах. Она не хотела возвращаться на ранчо с его щурящимися и незатыкающимися вдовами. К обмелевшему ручью в дальнем конце ранчо, вода в котором не покрыла даже прах ее родителей, когда она развеяла его над руслом. В девять лет Хани приходилось возвращаться в дом, чтобы с различными ухищрениями наполнить ведро из крана в раковине прачечной.

Вместо того чтобы ехать домой, она направилась на остров, проплывающий сейчас под их ногами, где ведущие передач, наморщив накрашенные губы, сидели напротив нее и задавали вопросы. Все хотели увидеть ее как можно скорее, не дожидаясь, пока заживет рана. Интересовались, какие мысли пронеслись у нее в голове, когда она осознала, что делает Марлоу. Спрашивали, не кажется ли ей, что Созвездие — грандиозный и гуманный эксперимент, созданный, чтобы поднять дух разоренной Утечкой страны, снова романтизировать реалити-шоу, — на самом деле (здесь они делали паузу и поднимали безупречные брови) несет опасность.

Их вопросы, собственно, не имели большого значения. Хани уже подготовила ответы.

— Я прошерстила старые интервью, — рассказала она Марлоу, — научилась себя вести, узнала, как сказать то, что хочешь, независимо от формулировки вопроса. — Она ухватилась за Н-образный руль дрона, хотя он летел сам по себе, и подергала его из стороны в сторону. — Разворот, разворот, разворот, — проскандировала она.

Хани коварно пользовалась возможностью высказаться, когда люди останавливали ее на улице, чтобы выразить сочувствие по поводу укуса. Созвездию в то время было десять лет, и этот несущийся на всех парах состав уже способен был раздавить кого угодно. Теперь у нее появился повод нанести ответный удар: она, юная, невинная (как все считали) девушка, пострадала от Созвездия — и здесь была не только вина Марлоу, не так ли? Кусачая девчонка явно съехала с катушек, но дело не только в этом. Разумеется, в мире, где людей дни напролет снимают камеры, должно было произойти что-то ужасное. И вина лежала в том числе и на подписчиках — ведь они пристрастились к просмотру и ослабили бдительность. От таких ресурсов, как «Америграм», отказались, зато приохотились к каналам сети Созвездия. Выражали восторг от ожерелья звезды или удачного словечка. Отдавали частичку себя, когда писали комментарии. Дарили все это правительству. Теперь же рана на лице Хани — вот что бывает, когда входишь в эту систему, делясь своей жизнью со зрителями, — подтвердила давние подозрения по отношению к провоцирующим, требовательным действиям этой новой Сети.

О, не будем тебя задерживать, говорили люди Хани, стискивая ее руку. Но сначала: не думает ли она, что всем было бы лучше в офлайне? Без всякого интернета, и точка? Так, как жили в двадцатом веке?

Хани выслушивала доброхотов с большим интересом и читала между слов крик души: все жаждали появления лидера, который поможет им сбежать от интернета. Америка нуждалась в отступнике от сетевой религии, святом покровителе приватности. И если она возьмет на себя такую роль, ей наверняка не придется возвращаться в Западную Виргинию.

Так что, когда журналисты спрашивали про Марлоу, Хани делала резкий разворот. Она рассказывала, как мечтала стать такой же известной, как дети в Созвездии, как купилась на распространившуюся после Утечки пропаганду — жизнь онлайн теперь благо, жизнь онлайн теперь безопасна. Она высказывала сомнения в том, что правительство лучше защищает данные, чем делали это до Утечки «Фейсбук», «Твиттер», банки и страховые компании. Слово «приватность» она использовала снова и снова; иногда просто твердо говорила: «Приватность — хорошо, Сеть — плохо». Повышая голос, чтобы слушатели забыли о ее нежном возрасте, произносила: «Единственный способ убедиться, что сведения, которыми вы делитесь с правительством, защищены, — это не делиться ими с правительством вовсе».

И это сработало. Она была юной, голубоглазой, воинственной и недавно изуродованной, и люди называли ее храброй. Говорили, что она задает вопросы, которые и им тоже приходят в голову. Хани приглашали выступить в клубах для трудных подростков, посетить званые вечера, посидеть на заседании совета в качестве почетного младшего члена в различных благотворительных организациях. Каждый вечер на кабельном новостном канале ей предоставляли час, чтобы покричать в камеру. Ее имя появлялось в списках самых заметных людей года.

— Мое, — сказала она Марлоу, тыча себя во вторую пуговицу пижамы, — мое.