Подписчики

Однако вскоре все полетело к чертям. Ситком о пацане, замыслившем укокошить тупую мать-стерву, был встречен с возмущением. Новостные программы — особенно каналы, которые делили офисное здание с засранцами из мужской телекомпании, — с восторгом приглашали в эфир негодующих родителей и шокированных представителей религиозных организаций. (Девочки-подростки, очарованные ослепительной улыбкой и черными волнистыми волосами Остина, появлялись в передачах за спинами родителей, вынося из них эффектные фразы вроде «Хочешь наказать меня, стерва? Да я тебя закопаю!».) В итоге телекомпания закрыла ситком, извинилась перед аудиторией и нашла способ не платить Кумонам. Силясь сохранить свой новый образ жизни, Ли начала судиться со всеми, кто попадался под руку. Она даже таскала Остина в суд как жертву клеветы. Хотя судья отверг обвинение, отношения с матерью были испорчены окончательно. Крейг посоветовал Остину освободиться от ее опеки; Остин согласился, бросил запасные джинсы и зарядное устройство в полиэтиленовый пакет и переехал в гостевую спальню в доме Крейга.

Вскоре после этого Ли выследила Остина и Крейга в кафе-мороженом и набросилась на сына. Тот обежал прилавок и спрятался за поддонами с топингом. Ли погналась за ним и, когда Крейг встал между матерью и сыном, схватила его за голову и ударила лбом о прилавок. Менеджер выпрямился, высоко задрав разбитый нос; к струйке крови прилипли кусочки сухофруктов. Множество зевак сняли эту сцену на видео, так что режиссеры новостных программ смогли смонтировать практически профессиональный фильм о драке, с крупными планами и разными ракурсами. Некоторые фанаты «Тупой матери-стервы» предполагали, что все это постановка.

Еще не успел зажить нос, как у Крейга возникла идея притвориться, что так оно и было. Изобразить всю деятельность Остина — от ранних роликов на «Ютьюбе» и обработанных с помощью автотюна синглов до презрительных реплик, которые он бросал матери, — как один длинный эксперимент, показывающий связь средств массовой информации и нравственности.

— Только подумайте, — уговаривал он руководительницу своего отдела, — это настоящий художник. Он бросает вызов нашим представлениям о языке и правилах приличия.

Начальница фыркнула:

— Он нахальный неотесанный идиот, и я соглашаюсь только лишь потому, что каждая провинциальная соплячка мечтает у него отсосать. Флаг тебе в руки.

Так что Остин сменил имя на одно из тех, что придумала его мать, — Астон Клипп — и объявил себя художником. Сменил кроссовки «Джордан» на сандалии и стал путешествовать по миру, в основном собирая фенечки. Он сидел с голым торсом на плите мемориала жертвам холокоста в Берлине и приставал к монахам в Тибете с просьбой сфотографироваться с ними. Он отправился в Японию, чтобы разыскать свои корни, но там ему надоели постоянные поклоны, и он начал выдумывать спонтанные танцевальные движения в ответ на них. (А также всюду просил дать ему вилку, поскольку, как он выражался, не хотел «залупаться с палочками».) В путешествии по Южной Африке, находясь на борту своего «лирджета», вылетавшего из Йоханнесбурга, Остин разместил твит: «Сердце кровью обливается, когда думаешь о геноциде здесь, в Руанде, — только представьте, сколько юных девушек (и парней! ЛОЛ) могли бы стать Клипперами».

В конце концов Крейг настоял, чтобы Астон что-нибудь написал: песню, книгу, сценарий веб-сериала — что угодно, чтобы монетизировать его поездки.

— Я думал о стендапе, где я постоянно веду себя как индеец, — сказал Астон, прыгая на «кузнечике».

— Нет, — ответил Крейг, пытаясь представить, какого именно индейца он имеет в виду и какой из них потопит их обоих быстрее. — Ты художник, — напомнил он своему протеже.

Астон кивнул и вдохнул кокаин. Семь минут спустя ему в голову пришла идея: он решил устроить выставку, где будет сидеть в совершенно черной комнате абсолютно голый, но со светящимся в темноте гипсом на обеих ногах, какой он носил как-то на летних каникулах, когда попал под колеса мотовездехода, принадлежавшего его другу. Каждому посетителю будет разрешено провести наедине с ним пять минут, чтобы расписаться на гипсе черным маркером.

— Давай устроим это в музее, — предложил он Крейгу, — в том, который больше всех заплатит.

— Музеи так не работают, — ответил менеджер.

Астон, которому накануне исполнился двадцать один год, пожал плечами и сказал:

— Тогда в сетевом магазине одежды.

Итак, тем вечером Орла и Флосс оказались в магазине на углу Шестой авеню и Четырнадцатой улицы. Они встали в длинную очередь под холщовым козырьком с надписью: «Представляем выдающееся произведение искусства: „Астон Клипп. Мои ноги — ваши холсты. Посвящается лету 2005 года, когда мне было дерьмово как никогда“».

— Он на семь лет моложе тебя, — напомнила Орла Флосс, когда они чуть продвинулись вперед.

— Да, — кивнула подруга. — Но взгляни на него. — Она уставилась на гигантскую черно-белую фотографию Астона в окне. В одной руке он сжимал старый водный пистолет, а другой показывал в камеру средний палец. — Душой он явно старше своих лет, — вздохнула Флосс.