Подписчики

Осталось сделать только одно. Если она действительно собирается уехать, если действительно намерена сбежать и побороться за возможность избавиться от этой жизни, она не будет поступать как Ида, которая пустилась в бега, но осталась на радарах. Она не хочет, чтобы кто-то следил за ней.

Марлоу неуверенно обхватила пальцами камень на запястье. «Папа, — мысленно произнесла она. — Это Марлоу. Ты меня слышишь?» Он все еще носил девайс, хотя никогда не отвечал, все сообщения пропадали впустую. «Я люблю тебя, папа, — про себя сказала она. — Пожалуйста, старайся что-нибудь есть». Интересно, услышал ли он ее, попытался ли понять, кто она. Ей впервые пришло в голову, что после разговора с Грейс они с Астоном оказались в одинаковом положении: она теперь тоже не знает, кто он.

Марлоу подсунула палец под девайс и стала постепенно выталкивать его то с одной, то с другой стороны, морщась от боли: устройство, накрепко вросшее в руку, стало отделяться, отрывая небольшие куски кожи. Наконец она бросила свой девайс между недопитыми стаканами на разделочном столе. В нос ей ударил сладковатый тошнотворный запах плоти, много лет находившейся под спудом черного камня. В мозгу что-то потускнело.

Скоро ли кто-нибудь явится за ней со двора? Она опоздала уже на минуту. Ее мать, Эллис и все, на чьих картах она отображалась, сейчас, скорее всего, ерзают на стульях, разыскивая ее у себя в голове. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то из них направится в дом, на сей раз полагаясь на интуицию, а не на девайсы?

Скрипачи продолжали играть, положив подбородки на инструменты. Их лица не выдавали никакого недоумения, словно мелодия всегда длилась так долго. Люди терпеливо ждали появления будущей матери, не отрывая глаз от задней двери дома.

Но Марлоу вышла из передней и пробежала через лужайку к машине.

Подол платья развевался позади, как бесполезное крыло, тюль шуршал по траве. Человек, выгуливающий маленькую собаку с влажными глазами, остановился, глядя, как женщина в пышном наряде втискивается на водительское сиденье, заворачивая вокруг себя пышную юбку и придавливая ее, чтобы видеть дорогу. Убирая от лица складки ткани, Марлоу поняла, почему ей больше не нравится это платье. Дело не только в том, что она неправильно увидела цвет и он оказался кричаще-желтым. Марлоу вдруг осознала, что вообще не любит желтый. Ей всегда казалось, что это ее любимый цвет, но лишь потому, что таблетки обманывали зрение. Просто до того, как она увидела мир ясно, этот цвет был самым ярким.

Глава девятая

Орла

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2016

Как человек, который зарабатывает на жизнь, записывая тупые реплики обкуренных глянцевых ничтожеств, Орла всегда считала, будто знает, что такое слава, из чего она складывается, что обещает и что отбирает. Она познакомилась с Флосс в конце нью-йоркского лета, в августе, окрашенном в цвет дыни, когда все уже изнывали и с нетерпением ждали, когда же наступит осень и напомнит, зачем они приехали сюда. К январю — еще одному месяцу, когда жители забывали обо всех преимуществах этого города, — Орла узнала, что все ее представления о славе не соответствуют действительности. То есть не имеют к ней никакого отношения. До восторга.

Например. Самое классное в статусе знаменитости — не то, что тебя узнают по большей части девочки из престижных районов, а иногда и мужчины, которые прикладывают ладони ко рту и орут на весь квартал: «Йо! Соседка!»

Самое классное в статусе знаменитости — это не деньги, которые дождем сыплются на счет Орлы, образуя пятизначную, а потом — невероятно! — и шестизначную сумму.

Самое классное в статусе знаменитости — это не вечеринки, на которых Орла так и не освоилась. Танцевала она ужасно и еще хуже умела обращаться с наркотиками. «Черт возьми, — сказал ей недавно один человек, — иди вытри нос, он весь в кокаине. Ты выглядишь как свинья-альбинос». От мысли, что она может захрюкать, Орлу тошнило, так что она старалась не вдыхать порошок, а просто водила лицом по зеркалу.

Самое классное в статусе знаменитости — вовсе не тот факт, что она научилась тратить попусту хороший кокаин.

И даже не тот, что человек, который заметил ее напудренный пятачок, был всеобщим любимцем, олимпийским чемпионом-копьеметателем, имевшим больше штрафов за вождение в нетрезвом виде, чем медалей, и пошел за ней в туалет, подождал, пока она умоется, и притиснулся к ней своим телом.

Это был почти, но не совсем тот факт, что ее словно освободили от капризов погоды. Зима в Нью-Йорке внезапно перестала утомлять. Ушли в прошлое времена, когда она переоценивала толщину льда на лужах и в наказание за это весь день ходила с мокрыми ногами. Зима уже почти прошла, а Орла даже ни разу не застегивала пальто. Резиновые сапоги стояли под кроватью. Она выходила из дома в шелковых балетках и замшевых ботильонах, в разнообразных непрактичных изящных туфельках. Если улицу заливал дождь или на бордюре лежали сугробы, их водитель и охранник Амаду брал ее на руки и переносил через непрохожую улицу в «кадиллак-эскалейд».