Подснежник (СИ)

— У вас не хватит на это сил, — спокойно ответил юноша, но — как показалось Дьюару — со скрытым интересом.

— Вы считаете меня слабаком? — вспыхнул тот.

Селестен промолчал. Ален тяжело дышал, возмущённый этим. Казалось, взгляд юноши был тяжел и, положенный на грудную клетку, мешал Дьюару вздохнуть полной грудью и наполнить лёгкие воздухом, столь необходимым для поддержания жизни.

«Ну уж нет, чёрт возьми, я тебе докажу!» — почти со злостью подумал он.

Мужчина изо всех сил напряг мускулы, даже в висках заломило, но спинные остались безучастны.

— Что я сейчас делаю, Селестен? — спросил он сквозь зубы.

— Лежите и смотрите на меня.

— Я всеми силами стараюсь пошевелиться, но ничего не выходит!

— Нет, Ален, вы всеми силами стараетесь доказать мне, что это всё бесполезно. Вот что вы делаете, — возразил ему тотчас же юноша. — Я ли не прав?

Дьюар отвернулся. Ему стало досадно, что Труавиль снова отгадал его мысли, а сам он ничего не добился, только выставил себя перед ним дураком.

— Ну, не расстраивайтесь, — ласково сказал Селестен, погладив его по руке.

Ален вздрогнул от этого прикосновения: рука у юноши была как лёд.

— Какие у вас холодные руки, Селестен! — Дьюар сжал его кисть в своих ладонях, точно хотел отогреть.

Юноша не отнял руки, но сказал:

— Мы с вами что-то заговорились. Давайте-ка я вам сделаю массаж!

— Только потом посидите со мной, не уходите сразу.

— Хорошо. Но только несколько минут.

Алену больше и не надо было. Знать, что это наслаждение — видеть его хотя бы ещё на одну минуту дольше — и было для него самым большим счастьем. Вслух об этом мужчина не стал ничего говорить, потому что знал: Труавилю это бы не понравилось, а думать об этом ему ведь никто не запрещал. Только Дьюару отчего-то показалось, что юноша сам обо всём догадывается, поскольку было в его взгляде что-то такое, чего больной понять не мог. А может, ему это только показалось.

Селестен встал возле кровати на колени и какое-то время не двигался; только губы его беззвучно шевелились.

— Это какая-то молитва? — осторожно спросил Ален.

— Как обычно, перед началом любого дела, — с лёгким недоумением ответил Труавиль, — чтобы оно удалось.

«Не слишком-то оно удаётся», — подумалось Дьюару, но вслух он опять-таки ничего не сказал, чтобы не обидеть юношу, который — смешно сказать! — похоже, и вправду верил, что когда-нибудь это завершится успехом, а не провалом.

Труавиль тем временем загнул покрывало и стал массировать бесчувственные ноги больного. Алену безумно хотелось чувствовать эти прикосновения, но — увы! Ему оставалось только представлять, как бы это было.

У Селестена, когда он слегка наклонился вперёд, воротник рубашки расстегнулся, и Ален увидел, что шея его перемотана шейным платком. Дьюар понял, что юноше не хочется лишних любопытных взглядов на те непонятные шрамы, и поэтому он их прикрыл.

«Не суждено разгадать того, что не вы загадали», да?

— Вы считаете меня слабаком? — повторил Ален.

— А вы по-прежнему считаете меня жестоким? — вопросом на вопрос ответил Труавиль.

— Послушайте, Селестен, я же не прошу вас объяснять. Просто скажите, ради Бога, и всё. Я слабак?

— Я этого не говорил.

— Но подумали?

— Вы разве умеете читать мысли? Ален, вы сами себе создаёте проблемы, — мягко сказал Селестен.

— То есть?

— То и есть. Задаёте такие вопросы, на которые невозможно дать однозначного ответа.

— Не вы ли говорили мне, что нет ничего невозможного?

Селестен промолчал, но Дьюару показалось, что от него повеяло холодом и какая-то промозглая сырость поползла от него и тенью надвинулась на больного. Он словно бы почувствовал в спальне присутствие чего-то потустороннего. Привидения, например. Алена пронзила дрожь, поскольку это походило на приближение смерти.

— Расслабьтесь, Ален, вы так напряжены! — негромко сказал юноша.

Мужчина вздрогнул. С голосом Селестена чары разрушились, и всё стало обычным. Дьюар перевёл дух с облегчением и сказал:

— Кошмар какой-то! Мне вдруг показалось, что я очутился в ином мире… Глупость какая! — И он попытался усмехнуться.

— Не вы ли возразили мне только что: в мире нет ничего не возможного?

Ален хотел как-нибудь парировать, но ничего не смог придумать. Селестен же продолжал вполне серьёзно:

— Хорошо, если это и вправду вам не даёт покоя, я отвечу. Я не считаю вас слабаком, Ален, правда. Потому что нельзя так сказать ни про одного человека на этой планете. У каждого свои слабости. Вы не слабее других, Ален, но дух ваш сломлен, и это печально.

— А как же «блаженны нищие духом»?

— Я не стану отвечать на этот вопрос, — сведя брови вместе, ответил музыкант. — А вот вам бы не мешало решить для себя, что для вас важнее.

— Из чего я должен выбирать?

— Вы никому ничего не должны.

— И всё-таки? Вы считаете, что я, увлечённый мелочами, не замечаю главного? — с лёгкой запинкой спросил Дьюар.

— Порою, главное составляется из мелочей, — покачал головой Труавиль и дал понять, что далее распространяться на эту тему не собирается.

— Я понимаю, о чём вы. И поверьте, я и сам очень хочу встать на ноги… Скажете, что только хотеть мало?