Поэты и цари

После смерти юного Петруши наступает мини-Смутное время. Ошалевшие Долгорукие пытаются протащить свою Кэт, аргументируя это вполне на щедринском уровне: мол, у них один брат – полковник в Преображенском полку, а другой там же – майор, да и в Семеновском служат кое-какие родственники. Пока интриганы и временщики топчутся у пирога с ножами и тарелками, западническая элита, пролезшая таки в петровское окно, затевает конституционный заговор – чисто русское изобретение, заговор во имя закона, свободы, гражданских прав и разумного порядка. Очень надолго, до 1993 года, на 260 лет, слово и понятие «Конституция» станет в России крамолой. Вместо нее будут подсовывать помои и полупомои, но за попытку воззвать к ней или сослаться на нее будут судить вплоть до 1988 года. Чтобы добыть этот ускользающий предмет, эту неизвестно где зарытую чашу Святого Грааля, российские западники, воспользовавшиеся петровским окном, будут предпринимать самые загадочные действия, вплоть до военного мятежа в 1825 году. Но Конституцию в окно протащить не удастся, это такая штука, которая входит только через дверь, а наша дверь открывается в Азию.

Первая попытка такого рода названа была заговором верховников. 1730 год. Смута умов. Элита толкует в питейных, в садах, во дворцах о модели будущей демократии: какая лучше? Шведская? Английская? Польская? Не подойдет никакая, потому что большинство прошедших через дверь духовных азиатов ее не пустят, как бедную родственницу: ни в свои души, ни в государственные скрижали. Между российскими западниками и Западом всегда будет непреодолимая преграда в виде любезного Отечества и не менее любезного народа, который не возьмет никакая лира и который так и не оценит ни свободу, ни добрые чувства. И милости к падшим никогда не проявит.

«Верховники» – это была часть достаточно безвластного органа: Верховного Совета, который после Петра был чем-то вроде Совета безопасности или теневого Политбюро. Теневого потому, что реальное Политбюро правило, а Верховный Совет пытался «влиять» да строил козни, а правили фавориты и временщики. Долгорукие, Голицын, Ягужинский, Остерман, Апраксин, Головкин, тот самый протогэбульник Толстой, который добывал из-за границы царевича Алексея, а потом участвовал в пыточном следствии. Меншиков, конечно, до своей опалы.

С 1726 года до самого конца верховники, как СПС и «Яблоко», никак ни о чем не могли договориться. Однако, оставшись без власти, они сговорились хотя бы на том, что им не нужно ни самодержавия, ни народности. Худородных петровских «выдвиженцев» они все, кроме Д.М. Голицына, боялись как огня, считали конкурентами и решили раз и навсегда отстранить от серьезных решений и дел. А монарха решено было искать подальше и попроще, чтобы не зарывался и «чувствовал», не мог иметь рейтинга в народе, не обладал бы ни талантами, ни харизмой. Искали второго Василия Шуйского или Михаила Романова, чтоб без опал, без казней, без пыток, чтобы не ждать, что за тобой придут. Иноземцы, послы, консулы, торговые представители Запада, слыша из уст тончайшего слоя западнической элиты толки о шведской или английской модели, доносили своим дворам или главам фирм о реформах и меняющейся к лучшему России. К счастью, эти свободные умы не пытались мысленно примерить польский или английский политический костюм на любезный народ, а то бы и толков не было. Если мерить платье не на себя, а на «массы», то и голым остаться можно.