Так два десятка лет промчались… Разве мало?Достаточно нас всех помяла, истрепалаЖизнь, полная тревог, падений, горьких слез,Обманутых надежд и оскверненных грез.Ко многому привык наш мозг, наш глаз и ухо,И старость, гадкая, развратная старуха,Неумолимая, как голод, как нужда,Уже подходит к нам… «Жизнь вечно молода!»Но отвлеченное понятие такоеИронии полно и не вернет покоя,Когда при этом я — не правда ли, mesdames? —Вам по наружности лет сорок с лишним дам,Наживши в вас врага ужаснейшего сразу…Однако возвращусь я к своему рассказу.Рахимов был забыт, как я уже сказал,Но вдруг случилось то, чего никто не ждалИ меньше всех врачи испанские в Толедо…Где было знание бессильно, там победаОсталась за одной природой. Прав Шекспир,Что многое есть в ней, чего не может клирВсех мудрецов понять. Больной, приговоренныйК безумью навсегда, при жизни погребенныйВ больнице, ожил вдруг, и разом спала тьма,Как пелена, с его дремавшего ума.То было чудо, но все стихотворцы с жаромИспанию зовут «страной чудес» недаром,А факт вам налицо. Давно забытый другНа родину спешил и, словно с неба вдругИль, правильней сказать, как выходец из гроба,Явился предо мной, но мы друг друга обаЕдва могли узнать, и радость встречи тойСмутила грусти тень. «О милый мой, постой,—Твердил невольно я. — Да это, полно, ты ли?Прощаясь, разве мы с тобой такими были?»И в этом старике усталом и худомЖивого юношу я мог признать с трудом,И только лишь глаза, хотя глубоко впали,Нередко у него, как в юности, сверкали.