Я миновал все роковые датыИ тридцать семь и даже сорок два.Мне шестьдесят, но я не виноватый,Что плоть моя пока ещё жива.Я жил как все. О завтрашнем не думал,И о вчерашнем тоже не жалел.И пил, как все, бывало не разумноИ, как и все, от лишнего болел.И с совестью своей не пререкалсяНе потому, что вовсе без стыда.Порой бесстыдно кем-то увлекался,И ошибался, в общем-то, всегда.Вот так и проскочил, забыв приметы,И тридцать семь и даже сорок дваИ семьдесят уже маячит где-то…Уже совсем седая голова…
Я не согласен
На третий день последнего загула,Когда родник стихов иссяк у нас,Когда не только с ног, но и со стулаМы падали уже в который разСказал мне друг: а ты, Серёга, классик…И слушая его нетрезвый бредНетрезво возразил я: не согласен,Я рифмоплёт скорее, чем поэт…Поэзия — она идёт от Бога!А рифма вылезает из меня.Поэзия не может быть убогой,А рифмоплётство — только калька дня.Я как бы — Маяковский. Впрочем, хуже.Я — только констатация времён.Хотя, не спорю, с рифмой тоже, дружен…Поэзия — десятка два имёнОт древних — от Эзопа и ЭсхилаДо Пушкина и тёзки моего…Но он мне возразил: звучит не хило,Согласен, но не более того!С тобою мы скорей признаем БогаИ дьявола, признаем, может быть,Чем нынешних иных. Писать не плохо —Ещё не значит Родину любить!Поэзия — когда есть ностальгияКогда тебя друзья не признаютКогда тебе печататься в РоссииЗа декадентство снова не дают…У власти есть всегда свои поэты,Кто Гимн переписать, кто Оду спеть.А мы с тобой — сказал он — канем в лету.Не дай в себе поэту умереть!…Потом была толпа зевак с поминок.Я к мёртвому к нему придти не смог…— Мы ходим по стихам своим как минам,Друзей не выбирая, и дорог,Когда и где рванёт, мы не узнаем.Как и сейчас не знаем: что потом?Ведь и поэты, тоже умираютТак и не став известными притом —Сказал он напоследок мне, как будтоОн знал уже — последнее виноМы с ним допили тем декабрьским утромВ прошедшем веке. Как уже давно!…Но если вдруг и после моей смертиКакой-нибудь найдётся идиот,Признав меня поэтом, вы не верьте,Я был и есть российский рифмоплёт…