Поездом к океану

Она так много сделала, столь многого достигла за последние два года, выбравшись из Ренна и вновь осторожно пробираясь к своей цели. Практически крадучись и оглядываясь по сторонам при каждом шаге, тогда как не должна была бы. Но что уж поделать, если сейчас она словно бы доказывала ежедневно, что находится на своем месте. В обществе и в профессии. Шлейф слухов из Ренна преследовал ее и здесь, но был менее ощутим. Люди вокруг так боялись вспоминать, чем занимались сами при немцах, что скорее поливали грязью других, будто бы упражняясь в том, кто в этом деле ловчее. Но за эти годы озлобленность постепенно утихла. Только из ее души чувство позора так и не вымылось.

Люди отказывались работать у них с матерью в Тур-тане. Да и что можно заработать на ферме, когда все больше народу уходит в города в поисках лучшей жизни? Молодых, крепких, не успевших понять, как побило их небо и землю войной. В конце концов, они вынуждены были заколотить дом, выставить на продажу и уехать в Ренн. Содержать его уже не представлялось возможным. Мать так и осталась в той квартирке, которую прежде занимала Аньес, тогда как она сама перебралась в Париж и так здесь отчаянно барахталась, что за два года если уж не взбила масло, то была на полпути к тому. Ее слава фотографа шла впереди нее. К ней обращались дома мод для съемок моделей и кинематографисты – для фотопроб. У нее была своя рубрика в одной из крупнейших газет. И просто нечеловеческое чувство незаполненности, будто бы все это время она занимается не тем и не с теми. Люди круга, которому она принадлежала до войны, по-прежнему остерегались ее. А она сама все еще оставалась лицом, связанным с коллаборационистом Прево. И среди всего этого – ее собственные обиды и боль от того, что собственной стране она, похоже, мало нужна.

Как бы пережил это Марсель, интересно?

Так же, как и она, искал бы, где нужен? Так же, как и она, стремился бы уехать и быть полезным там, где сможет реализовать свой талант? Так же, как и она, готов был бы послать все к черту и действовать сообразно совести и убеждениям? Где они были, их убеждения, разделенные на двоих, как самое большое сокровище, когда родная страна сделала ее виноватой?

А ведь она ненавидела несправедливость. С самого детства ненавидела. С тех самых пор, как мать привела ее в их деревенскую школу, отказавшись от любых других вариантов для получения образования, пусть и имея возможность найти что-нибудь получше. Когда в их жизни появился Прево, он взялся за нее всерьез, тут же отправив в лучшее заведение Ренна. Но память – штука сложная. Начальная школа осталась в ее воспоминаниях ярким акцентом, в котором дети из рыбацких семей не всегда имели дополнительную пару обуви. А еще они были чумазы и неряшливы, и в этом проглядывала вопиющая бедность.

 Все остальное – напускное. Включая кружевные платьица и лакированные туфельки, в которых она походила на куклу, которой никогда не была.

- Отправляешься в Сайгон, Паньез? – проворковала Аньес, проходя мимо счастливца и легко постучав по его плечу тонкими пальчиками, будто по клавишам пианино. И нужно было быть менталистом, чтобы заподозрить в ее голосе хоть каплю яда.

- Да вот… если на борт возьмут, - растерялся тощий, как голодный пес, Паньез, оглянувшись на нее и не зная, как много ей известно. В редакции пока не говорили о его скором назначении. Ему было чуть более тридцати пяти лет, и он давно уже не мог считаться начинающим талантливым журналистом. В войну он летал над тихоокеанским театром боевых действий и снимал для разведки. В мирное время Паньез себя не находил и, возможно, работа военным корреспондентом в Сайгоне была его последней надеждой чего-то достичь.

- Куда они денутся! - ласково улыбнулась ему Аньес и взъерошила аккуратно причесанные волосы. – Стало быть, вопросы с разрешением уже утрясены?

- Откуда знаешь?

- Леру шепнул.

- И ты молчал? – толкнул его в бок напарник, внимательно прислушивавшийся к их разговору, и шутливо воскликнул: - Предатель! С тебя пирушка, Паньез! Либо, клянусь, я сам ее закачу, если уж ты делаешь великую тайну!

Аньес удовлетворенно усмехнулась в ответ на поднявшийся в редакции шум и с удовольствием наблюдала, как этот болван оправдывается, одновременно с тем излучая самодовольство. Все, что он у нее вызывал, – это изрядную долю презрения. Но выберут всегда его, потому что он мужчина, и потому что он не испачкан войной. Ну и в курсе, с какой стороны от объектива становиться, разумеется.

Уже выбираясь из эпицентра их оживленности и добираясь до своего стола, Аньес поймала на себе хмурый взгляд Уврара, который стоял в дверях своего кабинета. И черта с два старик не понял ее отчаянности сейчас. Потому что это должна была быть ее поездка. Ее, черт бы их всех побрал!

У Аньес оставалось два варианта. Не так много, но было из чего выбирать.