«Повелитель», — мне так сказала она!Выбрать я должен… И, четвертованный сладостномежду ладонями дружелюбными,«Сокейна, ты меня поцелуй!» — между двумя мирамивраждебными,Четвертованный горестно — ах, я уже не знаю и сам, кто из нихродная моя сестра, кто молочная,Ведь обе они убаюкивали ночи мои своей удивительнойнежностью, своими руками сплетенными, —Четвертованный горестно: «Поцелуй меня ты, Изабелла!» —Как я хотел в своей жаркой руке снова их слить!Но если в час испытания предстоит мне свершить свой выбор,Я свершил его.Я выбрал псалмы наших рек, ветров и лесов,Ассонансы долин, ритмы гудящей крови и тела, с которогосодрана кожа,Я выбрал трепетный гул балафонгов, струение струн и медленноймеди биенье,Я выбрал качанье суинга, да, суинга, суинга!И приглушенную песню трубы, эту жалобу дальней туманности,кочующей где-то в ночи,Этот голос, зовущий на Страшный суд, эту вспышку фанфарнад полями Европы, где под снегом лежат миллионыубитых.Я выбрал мой черный народ, чей вековечный удел — работадо сотого пота, выбрал крестьянский народ мой,выбрал крестьянскую расу всех континентов.«И братья твои от тебя отвернулись,[342] и тебя осудили,мой черный народ, землю пахать во веки веков…»Народ мой, я выбрал тебя, чтобы стать твоею трубою!
Шато-Гонтье
,
октябрь — декабрь 1939 г.
Маска. Народность дуала (Камерун). Раскрашенное дерево. Высота 83 см. Частная коллегия, Париж
Возвращение блудного сына
(Из поэмы)
Перевод М. Ваксмахера
Жаку Магилену Сенгору,
моему племяннику
I
И опять мое сердце на каменной лестнице, у высоких почетныхдверей;И содрогается пепел, еще не успевший остыть, — прах человекас глазами, метавшими молнии… О, мой отец!Мой голод пропитан пылью шестнадцатилетних скитаний,и тревогою всех дорог Европы,И гулом больших городов, и прибоем тысяч страстей, бьющихв стены кварталов и не умолкающих в моей голове.Но сердце мое по-прежнему чисто, как в марте Восточныйветер.
III
Пуст и просторен двор, пропитанный запахом тлена!Двор дрожит в пустоте, как равнина в пору сухого сезона.Где же дерево, какой ураган-дровосек смог свалить этот стволвековой?А когда-то целый народ кормился живительной тенью, лежавшейна круглой террасе.Кормился весь дом, конюхи, слуги, ремесленники и пастухи,И стены красной террасы в великие дни огня и крови охранялиревущее море скота.Пуст и просторен двор… Или, быть может, это руины квартала,пораженного пламенем четырехмоторных орловИ хищными прыжками фугасных львов?